Юлия Ляпина - Смерть за левым плечом [СИ litres]

Как здесь было красиво! Огромные, окатанные морем валуны защищали кусочек пляжа от ветра. Песок, камни и поломанные ракушки покрывали берег. Я глубоко вдыхала соленый морской воздух и улыбалась. Мама и мэтр Майос улыбались тоже.

– Думаю, сударыня, – обратился мэтр к маме, – теперь ваша красавица пойдет на поправку. Морской воздух и солнце победили болезнь.

Сначала от слабости кружилась голова, и каждый шаг давался с усилием, но потом я смогла ходить свободно, стала помогать маме по дому. Когда она уходила в ближайший большой дом на работу, я водилась с братиком, подметала пол, кормила кур. Если на улице было светло, читала книги, которые мне приносил мэтр Майос, а если на море был штиль – ходила гулять на берег.

Для прогулки мы с братом выбирали самый безлюдный участок каменистого пляжа, но многие приезжие искали уединения, и частенько замечали нас на берегу. Иногда эти люди подходили, чтобы поговорить, удивлялись моей правильной речи, даже переспрашивали, правда ли, что отец плотник, а мама приходящая прислуга. Порой после беседы нам давали монетки или угощали жареными орешками и карамельными птичками на тонких лучинках. Но мама ругала и запрещала брать «подачки»:

– Мы живем своим трудом, не стоит вам бродить среди этих людей, не все из них добрые, – приговаривала она, накрывая вечером на стол.

Отец приходил из мастерской, в которой работал, мыл руки, отряхивал с одежды стружки и говорил точно так же:

– От этих людей лучше держаться подальше, – но ничего не объяснял. Лишь поздно вечером шептал на ухо маме, что в квартале горшечников снова пропала молодая девушка, а у трактира неизвестные избили двух подмастерьев, и теперь их семьям придется туго.

Домик, купленный папой, стоял близко к берегу. Вокруг тянулись высокими заборами сады состоятельных жителей, которые считали ниже своего достоинства общаться с семьей простого плотника. Наверное, поэтому у нас с братом не было друзей. Мама вначале печалилась, что не с кем поговорить, а потом подружилась с экономкой одного из особняков, и стала ходить туда на поденную работу. Сидеть дома ей было скучно. Я же прихватывала братика платком к поясу и шла к доктору.

Малыш Киран играл в саду или в кухне, а мне дозволялось тихо сидеть в кабинете, слушать и потихонечку учиться. Через годик доктор доверил мне подавать инструменты и корпию, потом позволил накладывать мази, протирать раны травяными отварами и закапывать лекарства из длинной пипетки в носы, уши и глаза.

Однажды мэтр Майос пришел к нам в дом и долго разговаривал с родителями: с осени я ходила в бесплатную храмовую школу, а он хотел, чтобы меня учили как дочку богатых родителей. Отец, гоняя желваки, сказал, что таких денег у него нет, но доктор, прикрываясь обещанием взять меня в помощницы, сказал, что оплатит учебу и все необходимое.

– Ваша девочка очень чуткая, у нее сильные, ловкие руки, возможно, она станет акушеркой, и будет зарабатывать еще больше, чем вы сами! – убеждал пожилой лекарь, истратив на уговоры последние силы.

Такой аргумент отец понял, он сам платил повивальной бабке немалые деньги каждый раз, как мама рожала, потому согласился.

Для меня перемена школы значила очень много.

В храмовой школе дети собирались на рассвете, пока не жарко. Болтая и перебрасываясь приветствиями, усаживались на тростниковые циновки, расстеленные во дворе, в тени длинной храмовой галереи.

По удару гонга выходила дежурная сестра, повязанная белым платком. Самых маленьких детей учили читать и писать. Буквы были написаны яркой киноварью на отшлифованных деревянных дощечках, покрытых лаком.

Подняв дощечку с буквой, сестра громко называла ее, а малыши хором повторяли. Если дежурила молоденькая сестра Ганна, то во время занятия можно было поиграть в угадайку, а если суровая сестра Трана – буквы зубрились до одурения. Через три – четыре занятия начинали проговаривать слоги, потом слова.

В углу двора, прямо на земле, дети постарше могли читать азбуку, сделанную из тонких деревянных дощечек, или написанную на толстых кожаных листах. У некоторых была своя азбука, напечатанная на бумаге.

Счету учили на камушках, на пальцах, на мешках зерна и корзинах с яблоками. Причем иногда эти корзины нужно было перетаскать в храмовый подвал или на кухню.