Кэролайн Линден: Невеста для графа [litres]

Этой ночью Хью стал богаче почти на девять тысяч фунтов. За одним с ним столом играли как господа благородного происхождения, так и те, чье сомнительное происхождение с лихвой окупалось внушительным состоянием. Хью предпочитал играть с безродными нуворишами. Их самолюбие тешило уже то, что они сидят за одним столом с графом, и, в отличие от джентльменов, они с готовностью платили по долгам и не пытались выклянчить отсрочку. Кроме того, сегодня все эти безродные богачи были крепко навеселе и при этом продолжали пить.

Кто-то скажет, что обыгрывать вдребезги пьяных соперников неприлично и даже подло, но Хью так не считал. Они не были сильно пьяны, когда пригласили графа за свой стол, и не он заказывал им бутылку за бутылкой во время игры. Зеленых юнцов среди них не оказалось, и Хью из достоверных источников было известно, что каждый из них имел тысяч по пятьсот фунтов, так что проигрыш в несколько тысяч едва ли можно назвать ощутимой потерей для любого из них. По правде сказать, Хью рассчитывал выиграть у них сегодня еще хотя бы тысяч пять.

Начали они с розыгрыша «мушки» – по пять карт на человека. В этой игре важно не терять голову и не лезть на рожон. Хью об этом помнил и, если карты не сулили взяток, говорил «пас». Азартные партнеры по игре подтрунивали над его расчетливостью, впрочем – не злобно, а Хью добродушно отшучивался. Он не раз видел, до какого отчаяния может довести рискованная игра незадачливого юнца или даму (следует заметить, что проигравшихся в пух и прах женщин Хью встречал только здесь, в «Веге»). Но Хью-то проигрывать не собирался – не для того сюда приходил.

Шло время, и картежникам захотелось более острых ощущений, чем могла дать «мушка», – даже если стоимость взятки поднималась раз в пять.

– Что мы все ходим вокруг да около? – перетасовав карты, пробурчал Роберт Гринвил. – Предлагаю игру на повышение.

– До какого предела? – побледнев, спросил Уильям Харкер, младший сын виконта Эллери, нервно переводя взгляд с одного игрока на другого.

– Как угодно высоко. Верхний предел устанавливать не будем, – предложил Гринвил.

– Я не могу играть на таких условиях, – сгорая от стыда, пробормотал Харкер, и его признание было встречено дружным смехом некоторых из участников игры.

– Возвращайся, когда подрастешь, – насмешливо бросил один из игроков, и Харкер, которому уже стукнуло тридцать, хоть и поджал губы от обиды, но все же встал, собрал свои расписки и ушел.

Хью искренне восхищался поступком Харкера, четко понимавшего, что он может себе позволить и чего не может, и не изменявшего своим принципам. Возможно, Хью стоило последовать похвальному примеру. Но, с другой стороны, выигрыш его был достаточно велик, чтобы чувствовать себя вполне уверенно. Восемь тысяч восемьсот восемьдесят фунтов – немалые деньги, и без верхнего лимита ставок он мог бы запросто утроить эту сумму. Тогда хватит не только на приданое Эдит, но и на приданое Генриетте. И еще даже кое-что останется на выкуп из залога родового поместья.

Хью остался в игре.

Вскоре Джордж Алдертон, уже сильно пьяный, недобрал взятку и получил ремиз, равный «банку», который теперь уже составлял три тысячи фунтов. Хью принял причитавшуюся ему долю выигрыша – почти восемьсот фунтов – с беззаботной усмешкой и при этом отпустил скабрезную шутку в адрес Алдертона, которую встретили дружным хохотом. При следующей раздаче каждый взял столько взяток, сколько заказывал. Потом последовала еще одна раздача без сюрпризов, за ней – еще одна. В результате «банк» достиг восьми тысяч фунтов, и Хью мысленно приказал себе играть особенно осторожно, хотя, по правде говоря, ему только и оставалось, что пасовать: ни одного туза, да и козырей почти не было.

Но потом… Случилось то, что случилось. Хью и сам не понял, как это произошло. Теперь на руках у него были вполне достойные карты – два марьяжа с тузами, – и он просто не мог остаться без взяток. Однако же взятки одна за другой уходили другим игрокам. Даже козырная дама не сыграла: попала под короля, что оказался на руках у Гринвила, – а Хью остался ни с чем.

На мгновение у него потемнело в глазах. Из-за шума в ушах он ничего не слышал. Он ошибся всего лишь раз, и эта ошибка стоила ему всего выигранного за вечер.

Алдертон хлопнул ладонью по столу и радостно воскликнул:

– Наконец-то! А я уже подумал, что он заговоренный!

Гринвил налил себе вина, поднял бокал, и не скрывая злорадства, объявил: