Барбара Картленд: Слушай свое сердце

Делла при всем желании не смогла бы заговорить с маркизом, потому что лошади неслись во весь опор, и даже если бы ей это удалось, она не знала бы, что сказать.

Неужели он действительно только что сделал ей предложение?

Разве может он всерьез собираться жениться на женщине, которую считает цыганкой?

Они добрались до парка, и меж деревьев лошади пошли медленнее. Олени, спавшие в чаще, спешили уйти с дороги, и вскоре путники уже миновали озеро.

Делла решила, что они направляются ко входу, но вместо этого маркиз проехал под аркой, ведущей к конюшне.

Он натянул поводья, осаживая Юнону, и Аполлон остановился рядом с ним. Вокруг была звенящая тишина, ни души.

Маркиз спешился и подошел к Делле.

Она смотрела на него во все глаза, готовая забросать вопросами, но слова не шли с ее губ.

Он опустил ее на землю и отцепил от седла Аполлона узелок с ее вещами.

Из конюшни вышел молодой грум, протирая глаза. Он с удивлением окинул взглядом лошадей и поспешил к ним, а маркиз взял Деллу за руку.

Она почувствовала, как от его прикосновения по телу пробежала дрожь.

Не сказав ни слова, он увлек ее за собой на узкую тропинку, ведущую в сад, которая с обеих сторон была обсажена рододендронами.

Маркиз шагал очень быстро, и Делла с трудом поспевала за ним, хотя он по-прежнему не выпускал ее руки.

Они остановились у двери, которая оказалась не заперта, и вошли внутрь. Перед ними был тускло освещенный коридор, в дальнем конце которого виднелась лестница.

По-прежнему не говоря ни слова, маркиз стал подниматься по ступеням, держа узел в руке. Делла следовала за ним.

Он остановился перед большой дубовой дверью.

– Нам обоим нужно отдохнуть, – сказал он, – потому что сегодня после обеда мы поженимся.

Делла слабо вскрикнула.

– Как… вы… можете?

Маркиз выставил перед собой ладонь.

– Я прекрасно знаю все возражения, которые выдвинет моя семья, и критические замечания, которые последуют от вашего народа из-за того, что вы вышли замуж за гаджё. Вот почему я не намерен выслушивать то, что вы или кто-либо еще может об этом сказать!

После недолгой паузы он продолжил:

– Вы – моя. Вы принадлежите мне, а я принадлежу вам. Наши звезды сошлись, и у нас с вами нет пути назад.

С этими словами он распахнул дверь.

Делла увидела большую спальню. На туалетном столике и подле кровати горели свечи.

Маркиз опустил ее узел на пол.

– Ложитесь спать, мое сокровище, а я последую вашему примеру.

Он посмотрел на нее, и ей показалось, будто в его глазах зажглось пламя.

– Если я прикоснусь к вам, – едва слышно проговорил он, – то не смогу уйти. Я намерен запереть дверь не только для того, чтобы помешать вам удрать, чего, я уверен, в глубине души вы вовсе не желаете, но и чтобы не дать никому, включая меня самого, потревожить вас.

– Прошу вас… выслушайте меня, – взмолилась Делла, – я должна сказать вам кое-что.

Маркиз вновь выставил перед собой ладонь.

– Здесь не о чем говорить, моя дорогая Делла. Я люблю вас, вы любите меня, и это все, что нам обоим нужно знать.

Он вновь взглянул на нее.

Она без слов поняла, как ему хочется прижать ее к себе и поцеловать так, как он целовал ее у фонтана.

А потом, словно сделав над собой усилие, дабы сдержать собственное обещание, он вышел из комнаты.

Маркиз запер за собой дверь, и Делла услышала, как в замке повернулся ключ.

Она не могла поверить в происходящее.

Девушка долго смотрела на дверь, словно боясь, что та откроется, а потом подошла к кровати и опустилась на нее.

Неужели это правда? Или все это ей только снится?

Неужели маркиз действительно собирается жениться на ней?

Впрочем, она прекрасно знала, что каждое сказанное им слово вырвалось у него из самого сердца.

Именно так он и намеревался поступить, и никто не сможет помешать ему.

Она крепко зажмурилась. Ее охватило трепетное волнение, сменившееся буйным восторгом.

Он любил ее так, как виделось ей только в мечтах. Любил так сильно, что готов был жениться на цыганке, – это непременно должно было шокировать его родственников, привести их в ужас.

Более того, он действительно верил, что Ленди и остальные цыгане сочтут это позором, поскольку никто из них не согласился бы сочетаться браком с гаджё, как цыгане называли тех, кто не принадлежал к их роду.

Но это было так замечательно и поистине невероятно!

И, как сказала она сама, прекрасно!

Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы.