В семействе Шелдонов, увы, в последний год нет покоя. Гармонию нарушают препирательства, ставшие постоянными с тех пор, как к малышу Реджинальду были приглашены первые учителя. «Кто любит своего сына, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешаться им. Необъезженный конь бывает упрям, а сын, оставленный на свою волю, делается дерзким…» Памятуя свою юность, Раймонд за малейшую провинность опускает на плечи сынишки розги, наказывая недостаток усердия, праздные мысли и деяния. Но его разумнейшее поведение не находит никакого понимания у графа! Когда занятый с управляющим виконт на прошлой неделе попросил отца задать десяток розог мальчишке, плохо выучившему текст из Тацита, оказалось, что тот просто проигнорировал его просьбу! А вчера милорд был застигнут Раймондом на попытке пронести наказанному Реджинальду кусок пудинга!
— «Не давай сыну воли в юности и не потворствуй неразумию его. Нагибай выю его и сокрушай ребра его, доколе оно молодо, дабы, сделавшись упорным, оно не вышло из повиновения тебе…» Разве вы не знаете этого, милорд? — Раймонд был просто вне себя.
Его сиятельство, конечно, согласен с Писанием. Но это же сказано о сыне, а не о внуке. Если же говорить откровенно, милорд понимает правоту сына. Да, безусловно. Баловать не надо. И потакать пустым капризам недопустимо. Раймонд, разумеется, прав, Но поделать его сиятельство ничего с собой не может. Малыш Реджинальд в его глазах является идеальным воплощением предельного совершенства — он гораздо талантливее и умнее не только внуков всех его друзей, но и способностями превосходит даже Раймонда в детстве! А как хорош собой! Просто ангел!
По мнению отца Реджинальда, гораздо более объективному и здравому, мальчик талантлив и добронравен, к тому же, пожалуй, даже излишне миловиден, — вон, с каким восторгом смотрит на него малышка Энн, дочка Джулиана. Но если в семье не будет единых принципов воспитания, любые дарования можно погубить потворством тщеславию и постоянным снисхождением! Разве он не прав? Его супруга Патриция, баюкая маленькую дочурку Фанни, как всегда, согласна с мужем. Конечно, нужна строгость. Но сердцем виконтесса понимает свёкра. Как же не побаловать иногда малыша?
Но все эти семейные разногласия, на публику, понятное дело, не выносятся.
* * *
Праздничный обед завершается. Миссис Фанни рассказывает миссис Карбэри об особенностях кроя детских сорочек, и сообщает последнюю новость, только что ставшую ей известной от зятя. Бедный мистер Девэрилл! Его супруга родила тройню, доктор Клиффорд завязал на руке первенца тесемку, которую потом по неведению сняла, не поняв её назначения, его старшая дочь Мэри, когда рассматривала новорожденных братцев. Ну, и кто теперь из появившихся младенцев старший и наследник?
Мистер Девэрилл был в ужасе, Арчи предлагал выбрать произвольно или кинуть жребий, но доктор Клиффорд вернулся, и по пуповине сразу определил старшего — и научил различать их мистера Девэрилла. Но Арчи утверждает, что младенцы вовсе и не близнецы, он углядел, что у младшего на ушке с тыльной стороны есть родинка, а у двух старших — нет, миссис Мэйбл же утверждает, что младенцы совершенно непохожи друг на друга, и только мистер Девэрилл не видит никаких отличий и жалуется, что не может различить сыновей. Не будешь же поминутно заглядывать в пупок или отгибать ухо? Впрочем, его сторону держит и Флора Кемптон, дочь самой леди Фанни, тоже уверенная, что все малыши — на одно лицо.
Между тем, мисс Хилдербрандт повествует миссис Чилтон о тонкостях приготовления виноградного мусса, Кэтрин, не доверяя памяти, записывает рецепт. Её братец, мистер Монтэгю, перебирая гитарные струны, развлекает супругу тихой испанской серенадой, под которую маленький Реджинальд танцует с Энн, юный авантюрист Этьен тащит со стола апельсин, а его кузен, маленький Генри Чилтон, посапывает, свернувшись калачиком на диване.
Потом мужчины пьют за Рождество, за приход в наш мир Бога, за хранящее нас Провидение. А как же иначе? Ведь сквозь изменчивость и шаткость, как будто царящие в мире, действительно, проглядывает иногда некое скрытое сцепление событий, некий извечно предопределенный Провидением порядок, благодаря которому всё идёт, как положено, по заранее предначертанному пути.