Жюльетта Бенцони - Гордая американка

Одновременно она впитывала дельные советы, записывала адреса и составляла в записной книжке перечень подруг, обосновавшихся в Европе. На протяжении нескольких недель она жила в радостном предвкушении праздника, напоминавшем ее собственное состояние накануне свадьбы. Невзирая на резко критическое отношение, которое вызывало у нее французское дворянство, она сгорала от нетерпения познакомиться с потомками тех, кто состоял при дворе Марии-Антуанетты…

А потом разразилась катастрофа.

Подобно всем супружеским парам, принадлежащим к американскому высшему обществу, Каррингтоны проводили вместе очень мало времени, за исключением совместного завтрака и того позднего часа, когда, возвратившись с приема или выпроводив последних гостей из собственного дома, они оставались наедине, чаще всего в спальне Александры, где Джонатан, допивая последнюю рюмочку, позволял себе всласть полюбоваться своей красавицей-женой, прежде чем пожелать ей доброй ночи. В тот вечер они возвратились со званого ужина у Монро; они очень весело провели время в гостях, и миссис Каррингтон, пользовавшаяся весь вечер всеобщим успехом, увлеченно комментировала подробности приема. Она отменно позабавилась и сейчас не обращала внимание на угрюмую мину супруга; внезапно до нее дошло, что происходит нечто невиданное: вместо того, чтобы по своему обыкновению усесться у зеркала, Джонатан, засунув руки глубоко в карманы, кружил вокруг круглого одноногого столика, подобно тому, как старый китайский мудрец ходит вокруг да около не дающей ему покоя мысли.

– Так вы меня не слушаете? – без всякого зла упрекнула она его. – Вас что-то тревожит? Еще за столом я заметила, что вы почти не слушаете Лили Монро.

– Вы правы, – со вздохом ответил он. – У меня серьезные проблемы, и я сам не знаю, как за них приняться, как вам все это рассказать… От вас потребуется немало снисхождения, дорогая!

Это слово вызвало у Александры смех.

– Снисхождения – от меня?! Странно слышать это от вас! Уж не совершили ли вы какой-нибудь непростительной глупости? Очень на вас не похоже!

– Нет, речь идет не о глупости. Происходящее совершенно не зависит от моего желания. Вот суть в двух словах: завтра я вынужден отбыть в Вашингтон. Мне сообщено, что меня ждет президент. Речь идет о серьезном деле.

Александра прикрыла глаза. Ей не слишком нравилось, когда этот официальный титул применялся для обозначения человека, которого все звали попросту Тэдди, пусть он и оказался на высшей государственной должности и занял Белый Дом. Такая помпезность не предвещала ничего хорошего.

– Он не впервые срочно требует вас к себе. Вы знаете, что хочет от вас на этот раз Т… президент Рузвельт?

– Очень смутно, но я вряд ли ошибаюсь: он имеет в виду поручить мне важную миссию… Я крайне огорчен, дорогая, – поспешно добавил он, видя, как омрачилось ее личико, – но, видимо, мне придется отказаться от данного вам слова. Я почти уверен, что нам не удастся отплыть через неделю.

Александра порывисто поднялась. На ее лице, побледневшем от ярости, сверкали черные глаза.

– Так вот какой сюрприз вы мне готовили! Я оказалась просто дурочкой! У вас неизменно находились доводы, позволявшие уклониться от поездки. Но на сей раз вы пустили в дело артиллерию главного калибра: президент, ни больше ни меньше! И все для того, чтобы забрать назад данное вами слово! Это недостойно вас!

Никогда еще Джонатан не видел свою жену в столь сильном гневе. Впрочем, им пока не доводилось по-настоящему ссориться, и он несколько растерялся. Он хотел было подойти к ней, но она убежала от него в противоположный угол комнаты.

– Попытайтесь же понять меня, дорогая! – молил он ее. – У меня нет ни малейшей возможности уклониться от аудиенции. С другой стороны, ваш гнев нельзя считать оправданным: речь идет не о том, чтобы совершенно отказаться от путешествия, а просто о задержке…

– До каких пор? До греческих календ! Не бойтесь же признаться, в чем состоит подоплека ваших решений! К тому же вам отлично известно, почему я наметила отъезд именно на март: к концу месяца моя тамошняя подруга выходит замуж за барона!

Объяснение страдало изъяном: свадьба должна была состояться вовсе не в Париже, и у Александры не было намерения на ней присутствовать. Помимо этого, она заметила, что своим последним замечанием только рассердила супруга. Римский профиль Джонатана был сейчас особенно величествен. Он изрек:

– Если хотите знать, как я к этому отношусь, то лучшей причины для задержки с отъездом не придумать: быть бессильным свидетелем того, как такое завидное американское приданое переходит в лапы нищего, хоть и голубых кровей, – малоприятное занятие.