Жюльетта Бенцони: Изгнанник

С тех пор как мадемуазель Леусуа поселилась в Тринадцати Ветрах, она ни разу не покинула своей комнаты. Но не только ее здоровье, подорванное этой варварской выходкой, которой она подверглась, было тому причиной. Просто она не хотела показываться на глаза людям до тех пор, пока ее волосы не отрастут до нормальной длины, чтобы можно было с достоинством надеть высокий нормандский чепец, который она всегда гордо носила. Ее запоздалое кокетство забавляло Гийома, он предлагал ей парик, но она отказалась от него. Тремэн предполагал, что она проводит свои дни за рукоделием. Мадемуазель Леусуа и в самом деле вязала, молилась и много читала. Лишь Клеманс, Потантен и Тремэн могли заходить к ней. Для других, и особенно для детей, которых она боялась из-за их возможных расспросов, она была«просто больна. Правда, это ей не мешало быть в курсе всех событий не только в доме, но и в окрестностях.

Как только Гийом к ней вошел, она не дала ему даже рта раскрыть:

– Ты пришел попрощаться со мной. Это правильно!..

– Вы одобряете?

– Разумеется. Ты будешь не ты, если останешься в домашних тапочках. Но все-таки я хотела бы спросить тебя: ты все еще любишь ее?

Она нацепила свои очки скорее по привычке, чем по необходимости, так как она все равно смотрела на него поверх них.

– Нет, – ответил Гийом. – Бывают даже такие моменты, когда я спрашиваю себя, а любил ли я ее когда-нибудь? Я хочу сказать – по-настоящему. Мне кажется, внутри меня всегда присутствовали какое-то недоверие, подозрительность. Поди пойми, почему!

– Потому что ты такой же, как все мужчины: когда плоть успокоилась, то и сердце в конце концов забывает.

– Это неправда! Я никогда не забывал про Мари-Дус и впредь никогда ее не забуду…

– Может быть! В таком случае тем лучше, что ты собрался рисковать своей жизнью ради Агнес… Что за дела? К чему это собрание у меня в столь ранний час? – добавила она, увидев входящих Клеманс и Потантена.

– Потому что я не имею права уехать, оставив вас в неведении. В очередной раз я доверяю вам самое дорогое, что есть у меня, и вы должны знать…

– Кто такой на самом деле этот так называемый племянник бальи? Мне кажется, я узнала его с той самой минуты, когда он ступил на землю у крыльца и сорвал с себя юбки, – сказала старая мудрая женщина, коротко и сухо рассмеявшись при этом. – Понятно, что ты не мог бы поступить иначе, и ты принял его, но…

Гийом даже не спросил, как удалось мадемуазель Анн-Мари догадаться об этом. Не в первый раз уже она доказывала свою удивительную способность к предвидению, которое граничило с пророчеством, впрочем, она всегда была для него воплощением наивысшей мудрости.

– Но? – повторил он вслед за ней, так как она замолчала.

– … но я боюсь, что он не принесет счастья этому дому.

Он очарователен, этот милый ребенок, одетый в черное, и отвергнуть его – значило бы оскорбить Бога, но я опасаюсь, как бы его траур не оказался таким же заразным, как оспа! Скорей бы он продолжил свой путь, так будет лучше…

– Для кого?

– Для всех, но особенно для Элизабет. Я видела, как вчера вечером они поднимались по лестнице и каждый из них держал в руке свечку. Глазах нашей малышки искрились счастьем… Нельзя допустить, чтобы она привязалась к нему!.. Теперь дай мне обнять тебя перед дорогой и поскорее уходи! Я скажу Потантену и мадам Белек то, о чем ты намеревался поговорить…

– Если бы вы забыли про свою «болезнь», я бы хотел, чтобы вы за меня поцеловали детей на прощание! Лучше будет, если я уеду до того, как они проснутся. Так мне будет легче… Скажите им, что я уехал в Шербург на несколько дней.

С глубочайшей нежностью он обнял своими могучими руками старушку, которая была ему настоящим другом, и был очень тронут, почувствовав губами ее влажную щеку.

– Да хранит тебя Господь, мой мальчик! – прошептала она. – И главное, пусть поможет тебе вернуться…

Гийом покинул Тринадцать Ветров, не повидавшись с бальи. Письма, переданного ему утром Потантеном, было вполне достаточно, чтобы соблюсти приличия. Что касается Пьера Аннеброна, то Гийом, подъезжая к Амо-Сен-Васт, совершенно не был уверен, что получит от него то, что ему надо. Доктору не так-то просто отлучиться! И все-таки, стоило ему только сказать, что Агнес в тюрьме, как Пьер, не требуя больше никаких разъяснений, срочно позвал Сидони и Гатьена. Ей он приказал приготовить легкий багаж, а ему – отвезти к доктору Ренье, его коллеге из Кетеу, письмо, которое он сразу же сел писать. Когда письмо было готово, Аннеброн сказал: