Елена Арсеньева: Тайное венчание

Сеид-Гирей никогда не слыл глупцом, ему, конечно, нельзя было отказать в проницательности: он всем существом своим чуял скрытое сопротивление и сердца, и тела своей ханым, но, словно нарочно, делал все для того, чтобы его усугубить. Более того, он словно бы задался целью настроить против себя самых близких и беззаветно преданных людей, даже Гюрда.

Прежде всего Гюрда!

Лиза, которая так и не смогла свыкнуться с беспрестанной жарою, неожиданной по осени, едва не захворала в начале плавания от нечистоты и нехватки воды: пресная шла только для питья, да и то не вволю. Ей удалось вымолить у султана разрешить ежедневные омовения, но плавала она плохо и ни за что не решилась бы прыгнуть за борт, чтобы искупаться, а потому мечтала только иметь вдосталь морской воды. Конечно, она и сама вытянула бы на веревке ведро-другое, чтобы смыть пот и усталь, однако Сеид-Гирей счел это ниже ее достоинства. Самому ему таким делом было заниматься зазорно; ни воины, ни надсмотрщик Шукал, ни тем паче букалы для такого дела тоже не годились, ибо ненароком могли узреть Рюкийе-ханым обнаженной, хоть для ее надобностей и разбили на носу галеры малый шатер; а потому султан доверил свою единственную наложницу тому, кто был ему ближе родного брата, – имельдешу Гюрду.

Противу ожидания, молодой чобарджи-баши не отказался от сего поручения, хотя оно пристало лишь евнуху, а уж он-то евнухом не был! И хоть Лиза во время своих омовений ни разу не встретила его нескромных взоров, однако эти упорно потупляемые синие очи, это напряженное молчание, в кое отныне был погружен Гюрд, лихорадочный румянец его щек, трепет пальцев, ненароком встречавшихся с пальцами Рюкийе, открыли ей более, чем самые жаркие слова и самые откровенные взгляды. И все-таки она не отказалась от услуг Гюрда… и потому, что ее возмущала терпеливость, с коей он сносил свое явное унижение, и потому, что не хотела вызвать ревнивых подозрений Сеид-Гирея, и пуще всего потому, что, как ей казалось, она поняла наконец, в какие сети можно запутать сего горделивого вероотступника.

Изменив вере отцов, он не смог искоренить в крови памяти о русской совестливости, с которой слились леденящие душу, но весьма твердые правила чести истинного мусульманина, для коего даже словесная перепалка с женщиной была самым унизительным из всех унижений. Поэтому, наблюдая, как в пламени желания тает эта глыба таинственного, опасного льда, Лиза ни о чем так не мечтала, как уничтожить Гюрда вовсе, забрав его сердце в свои руки и вволю натешившись с ним, отомстив за свой страх, за его отступничество, за… Она не знала, за что еще, и вообще, это была опасная игра с огнем.

О нет, Лиза не заблуждалась относительно своей участи! Если ей не удастся подчинить себе Гюрда и склонить его на бунт против султана или если не произойдет еще какая-то случайность, она будет неразрывно связана с Сеид-Гиреем на весь тот недолгий промежуток своей жизни, пока он просто-напросто не удавит ее в порыве страсти или в порыве ненависти. Предвидя будущее с мрачным спокойствием, Лиза желала для себя только одного: еще раз увидеть Алексея, буде он жив, и вымолить у него прощение. И уж этого-то она просила у Судьбы со всем тем неколебимым упрямством, кое было сутью ее натуры.

Раз ночью Лизе не спалось. Галера замерла среди неподвижного моря. Не было надобности спешить куда-то, и гребцам разрешалось ночью передохнуть: ведь заболей кто-то, его уже некем будет заменить.

В каюте стояла сырая, жаркая духота. Почувствовав, что задыхается, Лиза почти не дыша скользнула с ложа, не потревожив Сеид-Гирея, и неслышно поднялась по трапику на палубу. Прилегла тут же, у люка, унимая бешеный стук сердца и утирая со лба пот. Не скоро обморочный озноб прошел, и не вдруг Лиза удивилась, что беспрепятственно выбралась из каюты: Гюрд всегда спал на откинутой крышке люка, мимо просто невозможно пройти, но сейчас его здесь не было.

Привстав, Лиза осмотрелась. Ночь темна и непроглядна; тишина вокруг; только издали чуть слышны голоса. Не Гюрд ли это разговаривает с гребцами? Нет, голос не его. Где же он?

Возвращаться в духоту не хотелось, сон вовсе исчез. Лиза сделала несколько шагов к мостику, как вдруг напевный говорок заставил ее замереть.

– Бают, в тех грецких землях птицы всяческой видимо-невидимо! Водятся там и птицы-бабы с этакими огромными шеями, что могут в своих зобах, как в садке, держать живую рыбу и доставать ее оттуда себе в пищу!

Лиза невольно улыбнулась: пленники, должно быть, облегчали душу, вспоминая байки вольной поры…