Елена Арсеньева - Заговор между спальней и казармой (Елизавета Петровна)

Если Петр и мог зваться несмышленышем, то уж недоростком его никто не посмел бы назвать! Он выглядел на пятнадцать, а жизненная хватка и страсть к недозволенным удовольствиям делали его еще старше. Просвещением его занимался величайший потаскун того времени – молодой князь Иван Долгорукий, которому Петр доверял больше, чем себе самому. И, как это часто бывает с молоденькими мальчиками, его неодолимо тянуло не к своим ровесницам, а к более опытным особам – к женщинам постарше. Елисавет отвечала его идеалу блестяще!

Итак, перед ней забрезжил шанс вернуть то, что она утратила со смертью отца и матери. Однако по уму семнадцатилетняя тетушка недалеко ушла от своего двенадцатилетнего племянника! Честолюбие и тщеславие ее дремали, вернее, их вполне удовлетворяли не высокие титулы, а победы над мужчинами. В этом смысле ею не надо было руководить. Петр моментально влюбился по уши! И неведомо, чем бы закончился этот скороспелый роман, однако в ту пору верх над Остерманом начал всевластно одерживать Александр Данилович Меншиков. Его даже как-то неловко называть расхожим словом «временщик», настолько постоянной величиной сделался он в Русском государстве. Постоянной – и весьма влиятельной!

Он очень хорошо относился к императрице Екатерине Алексеевне – еще бы, ведь она была произведением его рук! И к ее дочери Меншиков также был весьма расположен. Однако на троне рядом с юным Петром он желал видеть свою дочь Марию, а не какую-либо другую женщину. А потому тот, кто некогда звался Алексашкой, мгновенно устроил помолвку юного Петра и Марии, уверяя всех при этом, что такова была воля покойной императрицы.

Елисавет, узнав об этом, почувствовала себя так, словно у нее из-под самого носа выдернули желанное лакомство. Причем она прекрасно понимала, что Петр равнодушен к слишком надменной, слишком сдержанной и ни капельки не влюбленной в него Марии. Ему нравились пылкие хохотушки вроде тетушки Елисавет, которая казалась влюбленной во всех мужчин на свете. Ее всегда влажно сияющие голубые глаза манили и обещали, ее рыжие волосы развевались, грудь волновалась… Словом, с ума сойти!

И Елисавет принялась бороться. Нет, это была борьба не столько за Петра и за престол – дремлющее честолюбие и не слишком-то развитый ум царевны не были пущены в ход. Это была борьба против Марии Меншиковой. Вернее, против женщины, которая встала Елисаветке поперек пути.

Чтобы одолеть соперницу, она пустила в ход весь свой арсенал. Она даже подружилась с серьезной (Елисавет считала ее безнадежно унылой!) сестрой Петра, царевной Натальей, которую юный император очень любил. Наталью за раннюю мудрость называли при дворе Минервой. Ну а Елисавет, само собой разумеется, досталось прозвище Венеры. И не зря! Она беззастенчиво кокетничала с Петром, разжигая в нем похоть с ловкостью записной потаскушки. Она не давала ему ни минуты покоя и отрывала от серьезных занятий и учебников, к которым безуспешно пытался приохотить будущего императора Остерман. Елисавет признавала не умственные, а лишь физические удовольствия. Прекрасная наездница, она сделала его заядлым охотником и любителем верховой езды. Перед ошарашенным Петром мелькала то стройная ножка Елисавет, то ее безупречно-тугие смугловатые груди, обнаженные низко вырезанным лифом почти до самых сосков. Она то шутливо скользила губами по губам племянника, то ерошила ему волосы, то задевала его лицо своими разлетающимися кудрями, а в танцах прижималась к нему так, что зазора между их телами совсем не оставалось и она могла радостно ощущать, что мальчик моментально превращается в мужчину.

Распалив его таким образом и распалившись сама (о, темперамент у нее был бешеный!), Елисавет проводила ночи в объятиях Бутурлина, в то время как Петр искал удовлетворения своим неистовым желаниям среди распутных девок, к которым его тайно водил Иван Долгорукий, становясь, таким образом, необходимым мальчику-правителю. Куда более необходимым, чем Александр, сын Меншикова. Алексашка подсовывал императору и сына, и дочь, даже не замечая, что Петр сторонится их и даже избегает. В конце концов все, связанное с Меншиковыми, стало юному царю невыносимо. И грянул гром.

Да, кого боги хотят погубить, того они лишают разума. Всесильный Алексашка рухнул с высот, на которых считал себя непоколебимо утвердившимся. Лишенный чинов и званий, лишенный всего на свете, в одних сапогах, оставшись буквально в чем был, даже без пары сменного белья, он был загнан в далекий северный Березов, где умер спустя два года, едва пережив смерть своей дочери, государевой невесты Марии.