Жаклин Нейвин - Встретимся в полночь

Долго еще после этого зловещего прощания Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе, сидел в пышном будуаре блудницы и плакал. Потом он вытер глаза, оделся и взял кошелек, который его отец – отец ли? – оставил ему. Взвесив его на руке, он взглянул в окно на канал и задумался.

Ублюдок?

Столько всякого пришло ему в голову – вспышки воспоминаний, замечания, которых он никогда не понимал, постоянное ощущение, что с ним что-то неладно и что поэтому его не любят. И теперь все встало на свои места, так же аккуратно, как лоскуты в лоскутном одеяле.

Ублюдок.

И тогда он поклялся себе в трех вещах.

Первое – что он плачет последний раз в жизни.

Второе – что тот нежный, чувствительный провинциальный мальчик, без рассуждений шедший вслед за человеком, который никогда не мог посмотреть на него без отвращения, должен умереть. Осознанным усилием воли Рафаэль убил его. Задушил, загнал в такую глубину, откуда он никогда больше не сможет отыскать дорогу на поверхность.

Третье – что в этом мире, где есть только хозяева и шуты, он больше никогда не будет ничьим шутом.

В разрушающийся замок в Амьене приехал совсем другой человек. Его мать-англичанка, Виолетта Обри Жискар, маркиза де Марке, часто удивленно смотрела на него, иногда делая замечания о том, как сильно он изменился.

– Просто я становлюсь взрослым, – отвечал он.

Но ее нельзя было обмануть. Ее глаза сужались, и она продолжала пристально смотреть на него, но сын еще не был готов к разговору. Он ждал, пока свежие раны затянутся. И однажды вечером, когда они сидели в тускло освещенном салоне, он сказал ей без всяких предисловий то, что сообщил ему Марке.

Мать вздрогнула, замерла, ее глаза слегка округлились и, прежде чем опустились веки, спрятав ее тайны, ярко сверкнули.

– То, что он сказал тебе, Рафаэль, ложь, – заявила она с дрожью в голосе.

Он сохранял спокойствие. В конце концов, мужчина, в которого он превратился из ранимого, растерянного мальчика, больше не имел чувств, чтобы питать разгневанное сердце.

– Тогда почему он так презирает меня? Маркиза закусила губу, брови ее сошлись.

– Я действительно сказала ему один раз что-то такое, просто чтобы позлить. Мы были в ссоре, и он связался с какой-то ужасной итальянской графиней. – Она посмотрела на сына, в ее лице читалась паника. – Мне просто хотелось причинить ему боль, ведь он столько раз причинял боль мне. Я выдумала какую-то историю о… о младшем садовнике и о себе. Я знала, что он взбесится от ревности. Мне и в голову не приходило, что он запомнит это, позволит этой нелепости встать между вами.

Рафаэль произнес лишь два слова, выговорив их твердо и жестко:

– Это правда?

Рот его матери скривился, уголки губ некрасиво опустились. Он не нуждался в ее заверениях, но она разразилась потоком объяснений. Он не стал их слушать. Фразы вроде «одинокая, мне хотелось чувствовать себя любимой…» и «у него были другие женщины, и мне хотелось показать ему…» задевали всего лишь край его сознания.

Значит, ублюдок.

Маркиза заявила, что примирение с Марке быстро положило конец этому роману. Она всегда полагала, что он – сын Марке.

– Действительно, – пылко уверяла она, – я в этом уверена. А тот, другой, давно уже умер от лихорадки. Так какое это теперь имеет значение?

Рафаэль почувствовал, что с него достаточно. Он встал и сказал, что уезжает. Он решил, что поедет в Англию и будет жить у бабки с материнской стороны, единственной из ныне живущих его бабок и дедов. Он собирался поступить там в университет.

Как и следовало ожидать, Виолетта расстроилась. То, что она вышла замуж вопреки воле родителей, рассматривалось ее семьей как нарушение дочернего долга, и она так никогда и не была прощена. Отношения не были восстановлены даже тогда, когда союз с Марке, вызывавший у нее такой восторг поначалу, превратился в нечто жалкое. Но и тогда, как часто жаловалась Виолетта, жестокое сердце старухи не смягчилось, чтобы облегчить страдания дочери. Рафаэль решил, что его мать склонна делать слишком стремительные и драматические заявления, и задался вопросом: действительно ли его бабка так исполнена ненависти? Он видел ее всего несколько раз и знал, что она – резкий, бескомпромиссный стреляный воробей, но она единственная из семьи не предавала его.

По приезде в Лондон Рафаэль был принят графиней Уэнтуорд, сидевшей в шезлонге в своей безвкусной, заставленной вещами комнате. Она любила крайности во всем, кроме чувств. Положив одну руку, украшенную драгоценностями, на резной подлокотник, в другой держа лорнет, инкрустированный россыпью ослепительных бриллиантов, она с величественным видом рассматривала внука. Хотя она казалась совершенно не тронутой его внезапным появлением, он почувствовал ее волнение, даже восторг оттого, что ее единственный внук попал в ее руки.