Кэролли Эриксон: Тайный дневник Марии-Антуанетты

Впрочем, мне трудно разговаривать, поскольку в эту минуту он засунул пальцы мне в рот и что-то там делает.

– Я слышу речь истинной француженки! – с воодушевлением восклицает он, с уважением глядя на меня. – Может быть, для вас еще не все потеряно, маленькая эрцгерцогиня.

14 января 1770 года.

Наконец-то прибыл генерал Кроттендорф. Отныне я могу выходить замуж. Дофин прислал мне посылку. Я открыла ее, оставшись одна, наивно полагая, что там может быть какой-нибудь символический подарок. Внутри оказалась лишь золоченая филигранная коробочка с сушеными грибами.

20 февраля 1770 года.

Бедная Карлотта очень несчастна. Она прислала длинное письмо, полное тоски по дому, в котором пишет, что очень скучает по мне и другим членам семьи.

Она пишет, что Фердинанд очень холоден с ней, что новые родственники ненавидят ее, считая заносчивой и высокомерной. Ей не с кем перемолвиться словечком по-немецки, даже священник не говорит на нашем языке. Весь двор презирает ее за то, что она до сих пор не забеременела. Впрочем, на эту тему она говорит очень сдержанно и осторожно, наверняка опасаясь, что письмо ее прочтут соглядатаи. Однако из того, что я прочла, стало ясно, что ее брачная ночь оказалась поистине ужасной и что само замужество ей ненавистно почти так же, как пребывание вдали от Вены.

Но, по крайней мере, Неаполитанская бухта, по ее словам, очень красива и зимой здесь стоит теплая, солнечная погода. Что же, для горестного заключения ей досталось чудесное место.

25 февраля 1770 года.

Наконец я узнала о там, что происходит между мужем и женой, когда они вместе лежат в постели.

Ко мне явился Иосиф и заявил, что до него дошли слухи, будто я интересуюсь у слуг, чего мне следует ожидать в брачную ночь.

– Это недостойно тебя – расспрашивать слуг о таких вещах, – сказал он. – О сексе ты можешь говорить только со своим мужем, своими родственниками, своим доктором или священником.

– Но священники ничего не знают о сексе. Для них это запретный плод.

– Если бы это действительно было так… – с сожалением протянул Иосиф, выразительно приподняв брови. – Но не будем отвлекаться на пустяки. Итак, вот что тебе следует знать. Речь идет о шпаге и ножнах.

Он взялся за искусно сработанную золоченую рукоятку парадной шпаги, которая висела у него на поясе, и медленно вынул ее из тонких кожаных ножен.

– Видишь, как хорошо ножны подходят шпаге, как ее легко вынимать и вкладывать обратно? – Он проиллюстрировал свои слова, несколько раз полностью обнажив шпагу, а затем снова вкладывая ее в ножны. – Ты должна знать, что мужчины и женщины устроены аналогичным образом. У мужчин есть шпаги, а у женщин имеются ножны. Они прекрасно подходят друг другу – по большей части, во всяком случае. Когда шпага вкладывается в ножны в первый раз, на ее пути возникает небольшое препятствие, отчего появляется немного крови. Но это вскоре проходит, и вся процедура протекает очень гладко.

Иосиф удовлетворенно улыбнулся, весьма довольный собственной сообразительностью. Он сумел обиняками объяснить мне такой щекотливый предмет, как секс.

– Ах да, подобные занятия способны доставить даже некоторое удовольствие, – добавил он. – И от этого рождаются дети.

– Если все получается легко и просто, почему же тогда наша Карлотта так несчастна?

Я показала Иосифу письмо сестры. Он прочел его и пожал плечами.

– Ты не должна забывать, Антония, что Карлотта некрасива и очень упряма. Неудивительно, что Фердинанд не любит ее. Я боялся, что так оно и случится, еще когда мы готовили этот союз. А вот Джозефа наверняка пришлась бы ему больше по вкусу, как и любому другому мужчине, впрочем. Когда муж не испытывает влечения к жене, его шпага не имеет требуемой твердости, она вялая и слабая. И ее невозможно ввести в ножны.

– Как ты думаешь, я понравлюсь принцу Луи?

– У меня нет сомнений в том, что ты понравишься ему. Тебя полюбил бы любой мужчина.

Я поинтересовалась у брата, что означает маленькая золоченая коробочка, которую прислал мне в подарок принц, с ее странным содержимым из сушеных грибов.

– Может быть, это средство для усиления влечения, какой-нибудь афродизиак, – пробормотал он себе под нос.

– Что это такое?

– Не обращай внимания. Ты сама сможешь спросить принца об этом, когда увидишь его. Теперь этого уже недолго ждать.

5 марта 1770 года.

«Гусиный помет». Такого цвета мое новое платье, и я надену его на торжественный обед, который мы даем в честь прибытия французов из Версаля.