Мэдлин Хантер - Неисправимый грешник

Флер посмотрела на свою позу.

– Новая игра, которую ты мне обещал?

– Новая близость, чтобы я мог видеть тебя при этом замечательном свете. С тобой у меня никогда не было игр. Начиная с того момента, когда я впервые дотронулся до тебя.

Флер взглянула на его возбужденный фаллос и нежно его приласкала, вынудив Данте стиснуть зубы.

– Я не знаю, должна я испытывать ревность или счас­тье, Данте. Должно быть, второе. Мне неприятно думать о том, что ты позволяешь себе некоторые вещи с другими женщинами и не делаешь этого со мной, но мне нравится, что со мной у тебя в каком-то отношении все иначе.

Данте стал пальцами ласкать полушария ее грудей.

– С тобой все абсолютно иначе. Даже удовольствие со­вершенно иное. И потом, я вовсе не занимаюсь никакими играми с другими женщинами, Флер. Со времени тех дней в коттедже в Леклер-Парке. Даже тогда, когда мы оба счи­тали, что мы никогда не будем делить друг с другом ложе, я не хотел никого другого. Я слишком полюбил тебя.

Она перестала ласкать его. То, как она посмотрела на него, перевернуло ему душу.

– Я считаю, что меня полюбил самый лучший мужчи­на на свете, Данте. И я ответила ему тем же.

Он заключил ее в нежные объятия, чувствуя вкус ее ко­жи, слыша, как бьется ее сердце. На сей раз все было со­вершенно иначе. Он не мог проследить, каким образом все это действует на него – на его чувства, его тело, сердце и даже на удовольствие, которое он испытывал.

Он приподнял ее ноги и вошел в нее. Он почувствовал, как им овладело глубокое удовлетворение, ощущение теп­ла и безмятежности. Он хотел бы вечно обнимать ее таким образом, видеть ее лицо, по которому пробегает дрожь удо­вольствия.

Они двигались медленно, наблюдая друг за другом, да­вая возможность страсти нарастать постепенно. Она осы­пала его шею и грудь теплыми бархатистыми поцелуями. Ее тонкие пальцы гладили ему предплечья, спину и торс, в то время как он описывал круги вокруг набухших со­сков.

Ее возбуждение нарастало одновременно с его. Пик ее страсти пришелся на тот момент, когда и он уже сходил с ума от надвигающегося оргазма. Их поцелуи сделались яро­стными, а ласки бурными и даже грубыми.

Они кончили одновременно, крепко прильнув друг к другу. Даже в момент оргазма он не потерял ее. Она была с ним, принадлежала всецело ему, содрогаясь от сладострас­тия вместе с ним. Ее пульс, ее любовь, все ее существо за­полнили его, и они теперь были с ней единым целым.

Утром солнце не появилось.

Когда Флер проснулась среди одеял, в которых они с Данте спали на полу, можно было услышать стук капель по крыше.

Его рука обнимала ее, даже во сне его сильные пальцы не разжимались. Она стала думать о дожде, наслаждаясь теп­лом объятий Данте.

Он пошевелился. Флер замерла, надеясь, что он еще по­спит. И она продолжит наслаждаться тем, что лежит в объ­ятиях человека, которого беззаветно любила.

И который любил ее. Слышать это было так приятно. Видеть это в его глазах.. Флер не сомневалась, что любовь будет постоянно с ней.

Данте снова пошевелился. Он приподнялся на локте и нежно поцеловал ее в плечо.

– Дождь все еще идет, – сказала она. – Давай оставим ставни закрытыми и притворимся, что все еще ночь.

Данте положил ее на спину и поцеловал в губы. Это был долгий, жаркий прощальный поцелуй.

– Я должен одеться, ты тоже. Когда все это останется позади, мы найдем постель и будем находиться в ней це­лую неделю.

Поднявшись, он подошел к окну. Открыл ставни и по­смотрел на обложенное тучами небо, из которого продол­жал сеять дождь. В комнату просочился серый свет.

Одновременно послышался топот уносящейся прочь лошади.

Данте высунулся из окна и, пока Флер одевалась, изу­чал окружающий пейзаж.

– Прыгать вниз слишком высоко, – сказал он и задум­чиво посмотрел на одеяла. – Нет, это может быть чересчур опасно.

– Чья это была лошадь?

– Думаю, что это курьер экспресс-почты.

– Грегори получил экспресс-почту?

– Или послал срочное сообщение.

Он надел рубашку и нашарил в кармане часы.

– Десять часов. Гораздо позднее, чем я ожидал.

Ожидал он, что их оставят в покое, – именно это он имел в виду.

– Возможно, здесь нет никого, кроме нас.

– Сомневаюсь, дорогая. Кто-то внизу все же есть.

– Если мы покричим, возможно, придет слуга, и мы объясним, что нас удерживают…

– Я не видел никаких слуг, когда мы приехали, и не заметил ни единого признака жизни в этих мансардных комнатах. Фартингстоун скорее всего отпустил всех, когда ему стало известно о приезде Смита. Он наверняка не хо­тел, чтобы люди знали о том, что он имеет дело с этим че­ловеком.