Кэтрин Коултер - Дочь дьявола

Камал невольно нахмурился, удивляясь собственным недобрым мыслям, и тяжело вздохнул. Гибель сводного брата, Хамила, тяжким бременем легла на душу, и, кроме того, он устал, поскольку лишь вчера вернулся из Алжира, где исполнял должность вакиля аль-хариди — министра иностранных дел при бее. Поскольку Камал много лет прожил в Европе и знал три европейских языка, именно на него была возложена обязанность принимать консулов. Они обычно прежде всего удивлялись тому, что мусульманин говорит на их языке без помощи толмача-еврея, потом следовали вкрадчивые жалобы на пиратские набеги берберов. Он отвечал им так же любезно, прекрасно сознавая, что пиратство не прекратится, пока европейцы не откроют порты берберским торговцам. Впрочем, даже эта мера не поможет. Для многих моряков это образ жизни, и к тому же набеги приносили немалое богатство ему самому и другим, включая бея. Его народ строго чтит традиции и вряд ли легко расстанется именно с этой.

Подобное умозаключение весьма тревожило Камала, поскольку можно было понять и европейцев, вынужденных в скором времени вступить в войну с Алжиром, Тунисом и Марокко… с тем миром, в котором он был рожден. При этой мысли его арабская кровь вскипела, однако Камал знал: западные страны больше не желают мириться с берберскими корсарами.

Он принял чужеземных консулов и, как всегда, направил их к хазандару, казначею бея, коварному старикашке, который, услышав отказ платить дань, просто улыбнулся, стараясь хорошенько запомнить непокорного.

Как и его сводный брат Хамил, Камал предпочитал иметь дело с частными лицами, такими, как итальянские торговцы, которые не могли обеспечить себе защиту военных кораблей. Они прекрасно понимали друг друга, и переговоры частенько заканчивались пиршеством, музыкой, а по ночам постели гостей согревали прелестные девушки. Зато богатые купцы твердо знали, что отныне находятся в безопасности даже от тунисских пиратов, чей повелитель забирал свою долю дани.

Камал снова вспомнил о Хамиле, который был для него лучшим отцом, чем сам Хар эль-Дин. Хамил помог его матери, некогда итальянской графине, убедить Хар эль-Дина позволить мальчику получить образование во Франции и Италии. Хамил считал, что это лучше поможет алжирцам понять чужеземных дьяволов. Именно гибель Хамила во время сильного шторма неподалеку от побережья Сардинии вынудила его вернуться домой, чтобы занять место брата. Старшая жена Хамила, Лелла, носила его ребенка, и Камал намеревался сделать все, чтобы малыш не забыл отца, могучего правителя, мужественного, сильного человека.

— Повелитель.

Камал обернулся, услышав тихий голос Хасана-аги, своего визиря.

— Пора?

— Скоро, повелитель. Сегодня вам предстоит вынести всего четыре приговора. — Хасан помедлил, небрежно теребя рукав халата из мягкой белой шерсти. — Один богатый торговец пряностями пожелал выразить вам свое почтение с помощью золотых пиастров.

— И даже не попытался сделать это исподтишка?

— Нет, повелитель.

— Покажи его мне, чтобы я мог получше рассмотреть человека, считающего, будто правосудие можно купить.

— Да, повелитель. — Улыбнувшись, Хасан уже шагнул было прочь, но тут же озабоченно нахмурился. — Ваша иочтенная матушка желает поговорить с вами, повелитель.

Поклонившись, он отошел, оставив Камала готовиться к появлению в большом зале, предназначенном для приема посетителей.

Прежде чем обернуться к матери, он одернул рубашку с широкими рукавами и кожаную безрукавку и поправил широкой пояс из мягкого красного сафьяна.

— Матушка!

— Да, сын мой.

Он послушно запечатлел поцелуй на нарумяненной щеке и легко перешел на итальянский:

— Вы здоровы?

— Да. Я слышала, как этот глупец Хасан рассказывал, что торговец пытался тебя подкупить.

— Хасан глупец? — переспросил Камал с напускным равнодушием. По возвращении в Оран он быстро понял, что мать ревнует к каждому, кто мог оказать на него влияние. Столь неукротимые собственнические инстинкты не переставали изумлять его, поскольку она знала сына так же мало, как тот — ее.

Джованна Джиусти, когда-то генуэзская аристократка, а сейчас мать бея Оранского, пожала худыми плечами.

— Он мог просто принять бакшиш [7]и пополнить казну, сын мой. Тебе не было нужды ни о чем знать, и если ты вынесешь приговор не в пользу торговца, тот не посмеет протестовать. В конце концов в его жилах течет еврейская кровь! Такие, как он, недостойны внимания повелителя!