Патриция Мэтьюз - Волшебная сила любви

Маргарет устала настолько, что едва замечала убранство просторного холла, обратив внимание только на необычайно высокие потолки. Фелис направилась к широкой лестнице, которая заканчивалась площадкой, откуда две закругленные лестницы вели на следующий этаж.

Деревянные перила были покрыты искусной резьбой, и когда Маргарет поднималась по лестнице, резное дерево под рукой показалось ей теплым, почти живым. Она попыталась определить кончиками пальцев рисунок орнамента, но у нее ничего не получилось, и от этого ей стало почему-то неприятно. Над первой площадкой с потолка свисала огромная люстра, каких девушка никогда прежде не видела. Это была необычная люстра – Маргарет казалось, что она чувствует над собой ее вес как некую угрозу.

Проходя под громадной люстрой, Маргарет заметила два больших портрета в тяжелых резных позолоченных рамах.

У Маргарет не было ни желания, ни сил рассматривать их сейчас, но, почувствовав на своем локте руку Ребекки, она остановилась.

– Какие интересные портреты! – воскликнула Ребекка, не отпуская локоть Маргарет и тем самым удерживая ее на месте. – Стиль живописи довольно необычный. Кто здесь изображен?

– Жан и Миньон Молино, – ответила Фелис. – Портреты написал друг семьи, известный художник Полидоро, всего за шесть месяцев до их смерти. Эти портреты входят в число самых лучших его работ.

Маргарет заставила себя посмотреть на портреты и, подняв голову вверх, встретилась взглядом с Жаном Молино. Добрым это лицо назвать было трудно. Широкоскулое, чуть ли не славянское, с глубоко посаженными глазами, которые, казалось, смотрели на нее одновременно высокомерно и с каким-то радостным изумлением. На лице выделялись полные, хорошо очерченные губы. Пожалуй, для мужчины слишком уж чувственные, подумала Маргарет. Изысканный белый парик, так же как и наброшенный на плечи роскошный красный бархатный плащ подчеркивали смуглость кожи.

Переведя взгляд на портрет жены, она нашла его столь же удручающе неприятным. Миньон Молино была облачена в накидку, похожую на плащ мужа. Отброшенный назад капюшон красивыми складками обрамлял длинную, стройную белую шею и узкое бледное лицо.

Глаза Миньон были темными, много темнее, чем глаза супруга. В них отражалось нечто такое, что Маргарет, если бы ей потребовалось дать точное определение, назвала бы мраком. Золотисто-каштановые волосы женщины были уложены в искусно сооруженную высокую прическу из локонов. Тонкий аристократический нос, тонкие красные и будто бы даже алчные губы.

Люди, изображенные на портретах, несомненно, не принадлежали к числу тех, с кем Маргарет желала бы встретиться, поэтому она поторопила Ребекку идти дальше. Для этого она выбрала самый радикальный способ – просто вырвала свой локоть из рук кузины и двинулась вперед по лестнице.

Наконец они достигли последнего этажа, и Фелис ввела Маргарет в залитую солнцем комнату с большой кроватью посередине, над которой нависал державшийся на четырех столбиках полог.

На низкой скамейке стоял большой кувшин, а рядом таз для умывания и аккуратно сложенные чистые белые простыни. На милом шератонском [3]столике у окна Маргарет увидела поднос с еще одним кувшином, а также бокал, вазу с фруктами, тарелки с сыром, крекерами и сладкими бисквитами.

– Спасибо… – прошептала Маргарет, повернувшись к Фелис, и слабо улыбнулась.

Больше она не произнесла ни слова, просто стояла и смотрела, как Фелис направляется к двери и поспешно закрывает ее за собой. Маргарет подумала, что, наверное, надо было сказать еще что-нибудь, но сил на это у нее уже не было.

Небо начало понемногу проясняться лишь поздним вечером. Последний луч закатного солнца, как будто направленный рукой самого Господа Бога в окно спальни Ребекки, накрыл ее словно прозрачным покрывалом, когда она сидела, вытянувшись в шезлонге в нижнем белье.

Ребекка лениво улыбнулась, скосила глаза вниз на свое тело и осталась довольна. Действительно, посмотреть было на что.

Потянувшись, она взяла из вазы еще один необыкновенно вкусный персик, щедрый дар Фелис, и вонзила зубы в сладкую золотистую мякоть. По фруктам Ребекка сильно истосковалась, поскольку на борту корабля их подавали очень редко, и вот теперь, дорвавшись до них, видимо, объелась.

Она понимала, что нужно отдохнуть. Тело изнемогало от усталости, но возбуждение не давало уснуть, в голове гудело так, будто там поселился целый рой пчел. Ну что ж, остается надеяться, что Маргарет, которая, вне всякого сомнения, уже давно спит, отдохнет за двоих.