Мэрилайл Роджерс - Недоверчивые сердца

Она вошла в зал, и тут же раздался голос:

— Вас ждут наверху.

Голос был тихий, но он мгновенно привлек к себе внимание Агнессы. С нежностью, придавшей особое тепло ее улыбке, она повернулась к леди Кэтрин. Эта дама давно уже согнулась под тяжестью лет, и каждый раз, когда Агнесса ее видела, ей казалось, что Кэтрин согнулась еще больше. Другое дело — нос: при волнениях — вот как сейчас — он дергался. За эту особенность Алерия прозвала ее Мышка Кэтрин. Агнесса же искренне сочувствовала пожилой женщине — бедняжке никак не удавалось обуздать своенравную красавицу Алерию.

— Мне хотелось бы смыть дорожную пыль и принять участие в трапезе. — Агнесса с надеждой взглянула на леди Кэтрин. Но пожилая дама энергично покачала головой:

— О нет-нет, нельзя. Мне приказано немедленно доставить вас.

Агнесса молча кивнула и последовала за Кэтрин. Какое необычное требование, какое полное пренебрежение удобствами гостьи! Ее разбирало любопытство — наверное, чувство греховное, однако ей никак не удавалось его подавить.

Их проход через зал, уставленный столами на козлах, сопровождался громкими возгласами веселых сытых мужчин — они улыбались Агнессе и приветствовали ее. Все слуги и солдаты являлись твердыми приверженцами Генриха, в то время как Агнесса была подопечной Элеоноры, но они знали девушку с первого дня ее появления в замке и относились к ней с любовью.

Наконец женщины подошли к дальнему концу зала, где начиналась каменная лестница, выбитая в стене. В детстве Агнесса до смерти боялась подниматься по этой лестнице, куда не проникал дневной свет. Решетки и темные пролеты часто снились ей в ночных кошмарах. Возможно, и Кэтрин побаивалась этой лестницы. Или же поспешность, с которой они поднимались, объяснялась нетерпением королевы? Как бы то ни было, они довольно быстро забрались на тот уровень, где располагались покои королевы. И тотчас же услышали ее голос:

— Цена свободы? И какая же цена? Я всего-то лишь должна отобрать у Ричарда мое любимое герцогство, мою Аквитанию! Попробуйте отберите, после того как его посадили туда мы оба, я и Генрих!

Бесшумным шагом, который так раздражал Алерию, когда ее заставали врасплох, Кэтрин отошла в сторону, и Агнессе открылась вся комната. Девушка сразу перевела взгляд на две фигуры, освещенные пылающим камином; она не видела их почти два года. Элеонора, явно чем-то раздосадованная, стояла, выпрямившись во весь рост, а Алерия сидела на скамеечке, протянув руки к огню. Выражение скуки на ее лице показывало, что она не в первый раз слушает эти жалобы.

— Он хочет отдать его Джонни, своему любимчику Джонни! — Элеонора презрительно взмахнула рукой. — Только после этого он отпустит меня на свободу. — Она с силой стиснула руки. — Он бы сгноил меня в глубочайшей темнице, да не смеет. На мою защиту под знамена Ричарда встанет мой народ. Потом, имея под рукой такой отряд, и молодой французский король перейдет на сторону Ричарда, да не с жалкой, наспех собранной армией, а всей своей мощью. — Опустив глаза, Элеонора прошлась по комнате. — Филипп молод, но он еще коварнее, чем его отец, мой первый супруг. Генрих не может рисковать. Меня держат взаперти, но я королева! — воскликнула Элеонора, гордо вскинув голову.

Агнесса восхищалась Элеонорой, как ни одной другой женщиной. Ее прославленная красота нисколько не увяла со временем. К тому же она обладала исключительным умом и отвагой — могла противостоять любому недругу, но проявляла щедрость к тем, кто был ей предан. А более всего заслуживало похвалы ее доброе сердце, обращенное к тем, кто обижен судьбой, что доказала ее любовь к двум бесприютным и небогатым сиротам. Агнесса снова прислушалась к речам Элеоноры.

— И все это — малышу Джонни! Несмотря на помолвку с наследницей самого большого графства Англии, он все еще не доволен — скулит, что ее отец проживет вечность. Испорченный мальчишка, видите ли, желает герцогство, хотя доказал, что не может управиться и с собственным домом. Ему нужно все больше, больше, и отец уже видит его герцогом, а потом и королем!

Подобные речи Агнесса слышала не впервые. И конечно же, она знала о том, что Элеонора сбыла Джона с рук почти сразу после рождения, сама же пустилась разъезжать и заниматься какими-то делами. Старших мальчиков Элеонора держала при себе, а Джона оставила отцу, и Генрих с ним не расставался.

— Генрих думает, что если запер меня в башне, то на этом кончилась моя власть. — Глаза Элеоноры вспыхнули. — Он не осознает, что даже здесь не лишил меня силы. Глупец, он видит королем Джона! Джон — ничтожество! Хотя он вышел из моего лона, я никогда не считала его своим!