Симона Вилар - Исповедь соперницы

Одним из претендентов считался любимый незаконнорожденный сын Генриха — Роберт Глочестер. Меня бы это устроило, так как с Робертом мы были в приятельских отношениях и в запутанных интригах двора я всегда поддерживала его сторону.

Вторым почитали Теобальда, так как он был первым из внуков Завоевателя по мужской линии. Поговаривали даже о втором из племянников Генриха, его любимце Стэфане, которому Генрих давал частые поручения в Англии. Отец явно к нему благоволил, даже сосватал за одну из первых невест Европы Мод Булонскую, родословная которой велась к Карлу Великому. Однако Стэфан скорее поддерживал партию старшего брата — Теобальда. Как и Генри, моя былая любовь, а ныне уже епископ Вустерский, хитро вербовавший среди церковников сторонников Блуаского рода.

Но что же решит король? Меня так и кружило в водовороте придворных интриг, когда я неожиданно узнала… Да мой отец был самонадеянным человеком, поэтому и пошел на столь неслыханный шаг, назначив своей наследницей Матильду. Женщину поставил выше мужчин.

Увы, Матильда и в самом деле была законной наследницей и до сих пор носила титул императрицы. А теперь она станет бкоролевой Англии и герцогиней Нормандии, уже будучи графиней Анжуйской. Все ей, ей, ей… Единственную усладу мне доставляли нелады в ее семье. Отца же они тревожили. Анжуйский дом всегда был врагом Нормандии, и Генрих понимал, что многих его нормандских подданных возмутит, что став их госпожой, Матильда навяжет им своего мужа Жоффруа. Что же касается Англии, то я мало знала эту часть владений отца. Эта страна казалась мне дикой и совсем не похожей на вотчину, которая смириться, чтобы ею правила женщина.

Как-то, во время наших редких бесед с отцом, я намекнула ему на это. Отец улыбнулся, похвалил мой государственный ум, чем несказанно польстил мне. Потом помрачнев, сказал, что оставить все Матильде, для него единственный шанс продлить на троне Завоевателя свою плоть и кровь.

— Что же касается смут, то я оставляю Матильде покорное королевство, усмиренное моим мечом и волей. И я заставлю каждого из подданных принести присягу императрице Матильде, поклясться на кресте. А когда она родит сыновей, они поделят меж собой и Нормандию, и Англию, и Анжу.

Я все же осмелилась заметить, отчего это он так уверен, что Матильда наплодит столько сыновей? Ей уже двадцать сем, она второй раз замужем, но до сих пор ни разу и не понесла.

Король странно взглянул на меня, но промолчал. И этого хватило, чтобы я почувствовала запах интриги. Стала разведывать.

Среди постоянно окружавших меня поклонников был один, кому я позволяла поднимать на турнирах оружие в мою честь. Звали его Гуго Бигод. Он был хороший боец, дерзкий насмешник и было в нем какое-то зло и дикость, какие мне нравилось укрощать. Гуго был привлекателен. Стройный, подвижный, с короткими светлыми волосами и колючими синими глазами. Порой он дерзал обнимать и целовать меня, но большего я не позволяла. Ведь Гуго был простым рыцарем, его земли располагались в Англии, в графстве Саффолкшир, зато его отец был одним из приближенных короля и состоял стюардом двора. Вот через него Гуго и выведал для меня новость. Да такую, что…

Оказалось, что тот прекрасный охранник-крестоносец Матильды попросту обрюхатил ее и дал деру. Матильда в положенное время родила внебрачного ребенка, который вскоре умер, и это едва не послужило поводом, что Жоффруа чуть не изгнал ее с позором. И король Генрих, отдавая право наследования дочери, не только оставлял на троне свою плоть и кровь, но и спасал Матильду от бесчестья, какое она накликала бы на всю семью, если бы этот брак завершился позорным разводом. Теперь же Жоффруа простит ей все, учитывая, что с женой он приобретет права сразу на две короны — королевскую и герцогскую.

Все это меня позабавило. И как же я торжествовала, видя, какой понурой и бледной выглядела Матильда во время церемонии присяги, когда первые вельможи Нормандии и Англии клялись поддержать ее права, хранить ей верность, как наследнице Генриха I. Стэфан и Роберт Глочестер даже поссорились прилюдно, не желая уступать один другому первенство присягнуть. Но эти двое всегда недолюбливали друг друга, вечно спорили. Но Матильда то… Ах, тресни моя шнуровка! — но ведь сестрица оказалась не лучше портовой шлюхи, и только потому, что она родилась в королевских покоях, может так высокомерно вскидывать голову и величаво протягивать руку для поцелуя.

И еще меня порадовало, как подурнела сестра. Вообще-то ее признавали красавицей. Роста она правда незначительного, но хорошо сложена, с ярким ртом, голубыми глазами и длинными рыжими косами, ниспадавшими до пояса из под блестящего обода короны. Эта рыжина присуща всем нам, потомкам Завоевателя. У меня она была более интересной, в моих темных волосах. У Матильды же косы были каштаново-рыжего окраса. И их яркость хоть немного умаляла ее бледность и круги у глаз, отвлекала от ее усталого вида. Она и в самом деле, походила на женщину, перенесшую, если не тяжелую болезнь, то едва оправившуюся после родов. И я не отказала себе в удовольствии посыпать ей соль на рану, когда мы оказались одни. Поначалу, конечно, я обнимала и целовала ее, а потом с самым невинным видом полюбопытствовала, кто в ее свите тот красавец-крестоносец, о котором идут слухи как о самом ее верном рыцаре?