Кэтти Эмерсон - Слияние истерзанных сердец

– Я – ни то, ни другое.

– Женщина, путешествующая в одиночестве?

Он усмехнулся, как бы договаривая остальное, и смерил ее взглядом, словно оценивая ее женские прелести, унаследованные от Лавинии.

– С какой стати ты меня обижаешь?

Разозлившись, Томазина с гордо поднятой головой зашагала к воротам.

Ник догнал ее.

– Миссис Раундли на верхней веранде, – сказал он, беря у нее саквояжи. – Если ты хочешь с ней поговорить, я тебя провожу.

Томазина старалась одолеть страх, следуя за Ником через огромный холл и вверх по винтовой лестнице. Она никак не ожидала от него такой встречи, отчего ее страх лишь усилился. Еще не начиная своего путешествия, она знала, что в ее воспоминаниях много провалов, а теперь ей пришло в голову, что они имеют какой-нибудь ужасный смысл.

Она и ее мать были счастливы в Кэтшолме. Разве нет?

На верхней веранде сидели в кружок четыре женщины: две благородные дамы за вышиванием и две, по-видимому, служанки – юная утомленная девица в простеньком платье и старуха в черном. Все они молчали.

Фрэнси Раундли была все такой же маленькой и толстой, какой запомнила ее Томазина, разве лишь ссутулилась, чего не было девять лет назад. Она наклонилась над какой-то тонкой работой, размышляя над рисунком из черного шелка и золота по кремовому полотну, и ничего не замечала вокруг.

Справа от нее сидела молодая женщина – судя по всему, ее дочь-невеста. Констанс была еще совсем маленькой, когда Томазину увезли в Лондон, а теперь она стала высокой и стройной женщиной, гораздо более красивой, чем ее мать. Она со скучающим видом подняла голову еще до того, как Томазина подошла к двери.

Зная, что плохо выглядит, проведя восемнадцать дней в седле, Томазина чувствовала себя неловко, хотя старалась не показать этого в первую очередь Констанс, которая смерила ее оценивающим взглядом. Ее черные глаза ничего не упустили. Не произнеся ни слова, Констанс вынесла ей приговор и вернулась к своему вышиванию.

В это время одна из служанок, подрубавших платки, закончила свою работу и увидела входящего Ника. Старуха была очень худой, если не истощенной, и маленькими острыми глазками впилась сначала в Ника, потом в Томазину.

Томазина помнила ее и была уверена, что стоит ей поднапрячься, как в памяти всплывет и ее имя. Ну конечно же! Вербурга Клейтон.

Выражение на костлявом лице Вербурги изменилось. Сомнение уступило место откровенному любопытству. Платок выпал у нее из рук, и она закрыла ладонями рот, но прежде успела сказать:

– Лавиния Стрэнджейс!

– Это Томазина, – поправил ее Ник. – Дочь Лавинии.

Устав после долгого путешествия и разозлившись на Ника, Томазина с трудом сдерживала раздражение. Она всегда знала, что похожа на мать, но ни один человек в Лондоне так не мучил ее этим.

– Матушка умерла три недели назад, – объявила она. – Последней она подумала о тебе, Фрэнси, и завещала мне разыскать тебя.

Фрэнсис Раундли побелела как мел. Томазина даже испугалась за нее и подошла поближе на всякий случай. Но еще больше ее изумило выражение глаз Фрэнси. В них не было печали по умершей подруге.

В них был страх.

Юная служанка тоже бросила работу, вскочила со стула и первой подбежала к Фрэнси. Она подозрительно смотрела то на Ника, то на Томазину, а потом спросила Фрэнси:

– Вам плохо, миссис Раундли? Позвать господина Лэтама?

– Нет, Агнес. – Фрэнси схватила служанку за руку. – Ничего не надо.

Томазина сделала еще шаг и остановилась в нерешительности. Агнес смотрела на нее во все глаза, но Фрэнси не поднимала головы.

Констанс не обращала внимания на мать, зато в ней вновь проснулся интерес к Томазине. Она отдала ночную рубашку, которую вышивала, Вербурге, и встала, оправляя платье. Ростом она была почти с Томазину и такая же стройная, только недовольная гримаса, к которой она, видимо, привыкла, очень ее портила.

– Зачем она послала тебя сюда? Что тебе надо?

Онемев от подозрительности Констанс и странной реакции Фрэнси на сообщение о смерти подруги, Томазина совсем растерялась. То, что в Лондоне было просто и легко, здесь оказалось совсем другим.

– Ну, отвечай же, Томазина! – сказал Ник, глядя на вишневые и яблоневые сады.

– Матушка думала, что я смогу быть полезной Фрэнси, – выпалила она. – Ведь было письмо!

Томазина могла бы и еще что-нибудь сказать, если бы ее не остановил какой-то шум за спиной. Фрэнси вновь изменилась в лице, и Томазина неловко обернулась. Она не понимала, почему у Фрэнси такой виноватый взгляд, да и не узнала ни одного из вошедших мужчин. Тот, который был с седеющими волосами и высокомерным выражением лица, прищурился, поймав ее взгляд. На сей раз Томазина даже не удивилась, когда он произнес имя ее матери.