Карен Робардс - Желание под солнцем

– Мисс Реми… Дилайла… вы в моих мыслях дни и ночи! Вы волшебница, вы чаровница, и вы пленили мое сердце. Я…

– Молю, не говорите больше ничего, мистер Калверт, – пробормотала Лайла, пытаясь высвободить руку. Словно лишившийся рассудка, мистер Калверт упрямо цеплялся за ее пальцы, опустившись перед ней на колени. Она в отчаянии смотрела на курчавую каштановую голову, склонившуюся к ее руке.

Майкл Калверт был еще почти мальчик, на год или около того моложе ее самой, а ей исполнилось двадцать один. Она была влюблена в него не больше чем в Геркулеса, избалованного спаниеля двоюродной бабушки, который в данный момент довольно свернулся рядом с ней на качелях веранды, и его короткая рыжая шерсть обильно усеивала тонкий белый шелк ее платья. Но убедить мистера Калверта в отсутствии у нее интереса к нему до сих пор представлялось не более возможным, чем обескуражить Геркулеса. Ни тот ни другой, похоже, не были склонны понять вежливые намеки. Мистер Калверт упорно ухаживал за ней на протяжении всех трех месяцев ее пребывания в гостях у своей двоюродной бабушки Аманды Бартон в Боксхилле. И теперь он явно вознамерился высказаться до конца. Если он и услышал ее тихим голосом высказанную мольбу, то не обратил на это внимания.

Лайла вздохнула, даже не делая попытки приглушить вздох. У нее, пойманной, словно в ловушку, в темном углу веранды и не желающей устраивать сцену, не оставалось иного выхода, кроме как выслушать его.

– Я люблю вас! Я хочу, чтобы вы стали моей женой!

До этого было еще много всего сказано, но она пропустила большую часть. Теперь он вновь завладел ее вниманием, прижавшись лицом к ее руке и целуя тыльную сторону ладони влажным ртом.

– Вы оказываете мне слишком большую честь, мистер Калверт, – проговорила она сквозь стиснутые зубы.

Соблюдению правил приличия не придавалось такого большого значения у нее дома, на острове Барбадос, где при всей гордости его жителей тем, что у них больше британского, чем в самой Британии, нравы были гораздо свободнее, чем здесь, в колониальной Виргинии.

В Боксхилле манеры имели огромное значение. Хотя колонии официально освободились от британского господства более десяти лет назад и в настоящее время, в 1792 году, переживали пылкую и страстную любовь ко всему французскому, в сфере этикета колонии оставались такими же по-британски консервативными, как всегда.

Поэтому Лайла благоразумно воздерживалась от своего вполне естественного желания вознаградить мистера Калверта за его самозабвенную любовь хорошим пинком, от которого тот бы приземлился на мягкое место, ибо прекрасно понимала, что такая выходка будет воспринята крайне неодобрительно старыми матронами, бесспорным лидером которых являлась ее двоюродная бабка. За время своего визита у Лайлы развилось здоровое уважение к ядовитому язычку Аманды Бартон. И если какие-нибудь крайние обстоятельства не вынудят ее к этому, она бы предпочла избежать еще одного нагоняя. Хотелось бы прожить оставшиеся три недели своего визита, не нарушив больше ни одного священного догмата Аманды относительно поведения, ожидаемого от приличных юных леди.

– Оказать вам слишком большую честь было бы невозможно, – продолжал разглагольствовать мистер Калверт, дерзко прижимаясь губами ближе к запястью. – Как моей жене вам будут оказываться все возможные почести!

Лайла смотрела на мальчишку, стоящего перед ней на коленях, и раздраженно хмурилась. В самом деле, это уже становится нелепым! Холостые джентльмены графства Мэтьюз находили сочетание ее изысканной красоты и богатства сахарной плантации Барбадоса исключительно неотразимым, как, разумеется, и должно быть. Еще ни разу в жизни она не испытывала недостатка в мужском внимании и не ждала, что колониальные мужчины окажутся другими. За четыре года после своего дебюта на ее счету было около двух дюжин предложений о браке, каждое из которых она не колеблясь отклонила. Предложение мистера Калверта было третьим из полученных ею за время своего пребывания в Боксхилле, и еще два джентльмена усердно ухаживали за ней, но пока что ей удавалось удерживать их от перехода к существу дела.

Она снова вздохнула. Правда заключалась в том, что ей никто из них не нравился настолько, чтобы выйти замуж. Но она не становится моложе, она единственный ребенок у отца, и он не упускал возможности напомнить, что ей пора выйти замуж и родить наследников для «Услады сердца».