Хелен Диксон - Завещание Сомервилля

— Я и сейчас недовольна, я никогда не получу удовольствия от общения с вами. А сейчас прошу простить меня. Мне необходимо поговорить, пока все не уехали.

И, не интересуясь тем, какое впечатление произвели на Маркуса ее слова, Ева повернулась к нему спиной и направилась к подруге, Эмме Паркинсон.

В отличие от Сомервиллей, в роду которых титулы и состояние веками передавались из поколения в поколение, Фицаланы добились многого недавно, благодаря деду Маркуса, который сумел разбогатеть на добыче угля и купить примыкающий к имению Сомервиллей участок, где основал собственную шахту «Этвуд». Он построил Бруклендс — роскошный дом, вызывающий зависть и восхищение соседей, но впоследствии допустил ряд ошибок и был вынужден продать свою шахту Джону Сомервиллю.

Сидя в гостиной напротив Евы, Маркус с удовольствием рассматривал ее. Красивая, стройная, живая, с прелестной юной грудью, обтянутой черным платьем. Совсем еще девочка. Но взгляд у этой девочки гордый и вызывающий, не так уж она, видно, наивна, да и характер твердый и решительный, под стать его собственному.

Соумс начал оглашать завещание. В первых его строках перечислялись щедрые подарки, которыми покойный благодарил челядь за верную службу. Слуги, выслушав, покидали комнату.

Джеральд Сомервилль с растущим нетерпением слушал Соумса. Вот сейчас откроется шкатулка с драгоценностями и на него свалятся сокровища. По закону он наследует титул и фамильную собственность кузена, значит, станет богатым. Этого момента он ждал всю свою жизнь, проклиная скудость и унылость своего существования, а узнав о смертельной болезни Джона, радостно потирал руки. Наконец-то! Наконец он сможет развернуться в карточных притонах Лондона, к которым пристрастился после смерти родителей, надеясь с помощью карт улучшить свое положение.

— То, что я сейчас зачитаю, девочка, может стать для тебя шоком. Но не забудь, ведь отец писал завещание в самое трудное время своей жизни, — сказал Соумс, жалостливо глядя на Еву, которую знал с рождения.

Ева сидела на самом краешке стула. До этой минуты она воспринимала все происходящее как чистую формальность, но слова Соумса заставили ее насторожиться. По его тону она поняла, что не все будет так, как она предполагала.

— Шок? Почему? Что вы имеете в виду, мистер Соумс? Я не сомневаюсь, что отец позаботился обо мне.

— Позаботился, разумеется, но, возможно, не так, как ты ожидала.

Он перевел глаза на Джеральда, который ни на секунду не отводил от адвоката настороженного взгляда.

— Вся фамильная собственность: земля, дом и прочее, как здесь, так и в Лондоне, — переходит к вам, сэр.

Похолодевшая Ева старалась не смотреть на Джеральда, который не скрывал своего торжества. На ее долю осталось немного, но все-таки, думала она, не мог же отец не обеспечить ее.

— А тебе, Ева, — Соумс взглянул на нее, — назначено ежегодное содержание в размере двух тысяч фунтов.

Он замолчал. Она ждала продолжения, уверенная, что отец подумал о ней, но продолжения не последовало. Удивленная, смущенная, Ева смотрела на Соумса, ничего не понимая.

— Но это… это невозможно. Произошла какая-то ошибка. Мой отец был очень богатым человеком. Он не мог не оставить мне еще чего-то из своего состояния.

— Никакой ошибки нет, — тихо промолвил адвокат. — Главное состояние — акции угольных шахт и различных промышленных предприятий — отец нажил своим трудом, к фамильной собственности оно не относится. Часть этих ценных бумаг твой отец незадолго до гибели передал мистеру Фицалану.

С лица Евы сошли последние краски, рука ее судорожно ухватилась за воротник траурного платья. Потрясенная, она не верила ушам своим. Все вокруг молчали, пораженно глядя на нее, пока мертвую тишину не нарушил Джеральд. Только что он ликовал, но, сбитый с толку словами Соумса, встревожился до крайности: выходило, что не все имущество Джона становилось собственностью Джеральда. Не обращая внимания на мучительные переживания Евы, отразившиеся на ее лице, он засыпал адвоката вопросами.

Леди Пембертон сидела, гордо выпрямившись, у задней стены, ничем не выдавая своего волнения, хотя видела и слышала все, что происходило вокруг. Только золотой набалдашник своей трости она сжала с такой силой, что казалось, резко обозначившиеся на тыльной стороне ладони костяшки прорвут кожу.

Маркус один понимал, как глубоко страдает Ева. Слишком молодая и неопытная, она в этот момент не представляла себе, как жить дальше. Остановив на ней пристальный, испытующий взор, он по ужасу в ее глазах, по неестественной бледности лица хорошо представил себе, каким ударом явилось для нее решение отца.