Джоанна Линдсей: Дьявол, который ее укротил

– Нет, ангел, ты обязательно попра…

Ангел? Нежное слово из уст отца?

– Не важно, – перебила она. – Я, должно быть, сплю.

И она снова задремала.

Но после этого ее короткие периоды бодрствования повторялись все чаще и длились дольше. И боль временами уходила. Были моменты, когда Офелия вообще ее не чувствовала: пока не пыталась пошевелиться.

Однажды утром она проснулась и больше не заснула. Сэди, как обычно, порхала по комнате, добавляя дров в камин, вытирая пыль с мебели, с туалетного столика, с…

О Боже, они затянули тканью зеркало на туалетном столике! Неужели ее лицо настолько обезображено?! Они боятся, что она увидит себя?

Офелия в ужасе поднесла руки к лицу, но наткнулась на повязки, туго охватившие не только голову, но и щеки с подбородком. Она боялась сорвать бинты, боялась, что еще больше навредит себе.

Так и не поняв, что с ней, она принялась расспрашивать Сэди, насколько серьезны ее раны, но слова застряли в горле. Слишком страшно услышать правду!

Из глаз полились слезы.

Офелия закрыла глаза, в надежде, что Сэди уйдет, так ничего и не заметив.

Боже, какая жестокая ирония! Всю жизнь она ненавидела свое лицо, и вот теперь, когда былая красота потеряна, оплакивает ее…

И она плакала. Часами. Плакала, пока слез больше не осталось.

К полудню, когда вернулась Сэди, Офелия лежала с сухими глазами, глядя в потолок. Она не смирилась с произошедшим, но поняла, что все равно ничего не сможет сделать. Она привыкнет. Когда-нибудь. Потому что терпеть не может жалость. Даже жалость к себе.

– Слава Богу, вы пришли в себя и можете поесть, – объявила Сэди, когда подошла ближе и увидела, что ее глаза открыты. – Того бульона, который мы силком в вас вливали, не хватит, чтобы накормить и кролика! Вы так исхудали, что одни кости остались!

Что-то очень уж она жизнерадостна! Не к добру!

– Сколько я так лежу?

– Почти неделю.

– Так долго? В самом деле?

– Очевидно, вы нуждались в отдыхе, так что не стоит расстраиваться. Как ваша голова?

– Какая именно часть? – сухо поинтересовалась Офелия. – Сплошной сгусток боли.

– Сбоку у вас огромная шишка, откуда кровь лилась ручьем. У доктора хватило наглости предположить, что вы больше не встанете. Ваш отец велел ему убираться ко всем чертям и послал за другим врачом.

– Он? Послал?

– Да. Уж очень был зол на парня. Новый оказался более оптимистичным и взялся вас лечить. Похоже, он свое дело знает. Теперь, когда вы очнулись, все пойдет на лад. Немедленно отнесу этот бульон обратно на кухню и возьму там что-нибудь посущественнее.

– Вареную рыбу, – попросила Офелия, охваченная дурным предчувствием.

– Сейчас попрошу приготовить, – заверила Сэди по-прежнему чересчур веселым тоном. – Даже если мне самой придется бежать на рынок за свежей рыбой.

Вернулась она не скоро. Должно быть, действительно отправилась на рынок. Но перед уходом объявила всему дому, что Офелия очнулась. Первым явился отец, единственный, кто был способен отвлечь ее от мысли, что она потеряла ребенка.

Она больше не его прелестная безделушка, верно? Неужели она действительно видела его плачущим? Если это так, можно не сомневаться в причинах.

– Значит, ты пришла в себя? – спросил он. – Я должен был сам в этом убедиться до того, как разбужу твою мать и сообщу ей хорошие новости. Она просидела у твоей постели почти всю ночь, легла под утро и пока еще не вставала.

– Все эти бинты действительно необходимы? – спросила она, когда он придвинул стул и уселся.

– Да, но не все накладывались на раны. Некоторые повязки придерживали холодные компрессы, на которых настояла твоя мать. Уж очень у тебя щека распухла. Но в основном нужно было забинтовать шишку на голове. Она к тому же была рассечена, и врач хотел ее зашить, но для этого пришлось бы выстричь волосы, а твоя мать впала в истерику при одной мысли о том, что кто-то коснется хотя бы одной пряди. Поэтому рану туго перебинтовали, и, как оказалось, края прекрасно сошлись без всяких швов. Сегодня, когда придет доктор, возможно, повязки вообще снимут.

– Сколько же у меня швов… по всему телу?

– Немного, – вздохнул отец, краснея.

Значит, лжет. Ему следовало бы сначала попрактиковаться: уж очень все очевидно.

Впрочем, она не так уж сильно хочет знать. Рано или поздно увидит сама… когда хватит смелости сорвать покрывало с зеркала.

Морщась от неловкости, отец продолжал:

– Я ни на секунду не сомневался, что ты поправишься, но… могло быть куда хуже, а я, едва не потеряв тебя, многое понял. Увидел себя со стороны и устыдился. Я не слишком общителен. Я педант, часто ворчу, я…