Элизабет Чедвик: Сокровища короля

Мириэл разглядывала рисунок на керамической плитке. На ней была изображена красно-белая геральдическая эмблема графов Линкольнских. Девушке проще было смотреть на плитку, чем в пытливые глаза матери Хиллари, ибо она знала, что опять не оправдала надежд своей покровительницы.

Мириэл любила и уважала мать настоятельницу, несмотря на всю свою ненависть к монашеской жизни. Мать Хиллари была строга, но справедлива, за ее суровой внешностью скрывалось доброе сердце. Если бы у всех монахинь был такой характер, Мириэл была бы сговорчивей, но алчные свиньи вроде сестры Юфимии лишь разжигали в ней дух противоречия. Мириэл всегда покидала покои настоятельницы с твердым намерением быть выше мелочных придирок, но Юфимия своей назойливостью выводила ее из терпения за несколько дней.

– Что же, дочь моя, разве тебе нечего сказать? Мириэл продолжала молчать. Как раз сказать-то ей было что, пожалуй, даже больше, чем следовало, но из-за кипящего в ней негодования она не находила нужных слов.

Мать Хиллари опять вздохнула:

– И что мне делать с тобой, дитя мое? Если ты не способна прижиться у нас, значит, тебе придется покинуть обитель. Да, ты пришла к нам не по своей воле, но я надеялась, что со временем монашество станет твоим призванием.

При слове «покинуть» Мириэл подняла голову, и ее карие глаза на мгновение вспыхнули.

Реакция девушки не укрылась от внимания настоятельницы. Поджав губы, она покачала головой.

– Я знаю свой долг перед Господом и не намерена так скоро отказываться от тебя без борьбы. Твои родные доверили мне твою судьбу, и я обязана постараться сделать все, что могу, на благо всех заинтересованных лиц.

Ее родные передали матери настоятельнице немалую сумму серебра в качестве ее приданого Господу, цинично подумала Мириэл. От столь лакомого куска монастырь так просто не может отказаться. Мать Хиллари, при всей ее требовательности и справедливости, деловая женщина.

– Тогда заберите меня от сестры Юфимии, – сказала Мириэл. – Мы друг для друга, что бельмо на глазу.

Мать Хиллари выгнула свои тонкие серебристые брови.

– Сестра Юфимия поставлена старшей над всеми послушницами, и учить их повиноваться уставу нашей обители – ее прямая обязанность.

– Выходит, она плохо справляется со своими обязанностями, – съязвила Мириэл, вздернув подбородок, и тут же прикусила язык, заметив, что мать настоятельница не опускает бровей, а взгляд ее синих глаз похолодел.

– Ты и мне дерзишь?

Мириэл сжала кулаки в складках грубой материи своего одеяния. На глаза наворачивались слезы.

– Нет, матушка, я не хотела…

– Да, не хотела, – с расстановкой произнесла настоятельница, акцентируя каждое слово. – И оттого твоя жизнь, в твоем понимании, теряет всякий смысл, верно?

Мириэл промолчала, потому что мать Хиллари была права. Только борьба хоть как-то оправдывала ее бесцельное существование.

Старая монахиня прищелкнула языком.

– Не думаю, что ты раскаешься в своем поведении, если мы даже месяц продержим тебя под замком на хлебе с водой. Ты скорее умрешь, чем смиришься. А я не желаю твоей смерти.

– Я тоже, матушка, – выдавила Мириэл. Шмыгнув носом, она сглотнула слюну.

Кот проснулся, потянулся и вновь свернулся в клубок. Мать Хиллари погладила его по пушистой серо-голубой шерсти, и кот довольно заурчал.

– Ради твоего блага и спокойствия нашей обители я на месяц освобождаю тебя от опеки сестры Юфимии. Но… – настоятельница предостерегающе выставила палец, увидев, как лицо Мириэл, доселе безутешной, мгновенно озарилось радостью, – ты, как и прежде, будешь посещать вместе с другими послушницами богослужения в церкви и ходить на занятия.

Что ж, это вполне сносная епитимья.

– Да, матушка. Спасибо! Настоятельница с трудом сдержала улыбку.

– По истечении месяца мы обсудим твое положение. Хоть ты и сопротивляешься, твои родные очень надеются, что ты свяжешь свою судьбу с нами.

– Они не желают моего возвращения, это точно, – презрительно бросила Мириэл. – Тогда им придется устраивать мой брак, а это – дополнительные расходы. Если бы я осталась дома, никому бы покоя не было. Отчима я ненавижу, он меня тоже. Потому-то и отправил меня сюда.

Мать Хиллари задумчиво смотрела на девушку. О том, что Мириэл не ладит с отчимом, она поняла, когда обговаривала с Найджелом Фуллером условия приема его падчерицы в монастырь, причем неприязнь Фуллера имела более глубокие корни. Возможно, он и сам не сознавал этого, но его ожесточенность была вызвана неудовлетворенностью подавляемого желания. Мириэл в равной степени разжигала в нем как вспыльчивость, так и похоть.