Мэгги Дэвис: Аметистовый венец

С первого августа, дня святого Петра, не выпало ни одного дождя. Вилланы сперва не очень-то горевали по этому поводу, ибо сухая погода считается благоприятной для уборки пшеницы и косьбы снова подросшей травы. Но в сентябре, ко дню всех архангелов, установилась самая что ни на есть засуха. В Морле все деревенские пастбища были спалены дотла, скотина питалась уже свежезаготовленным сеном.

Переведя свою кобылу на медленный шаг, Констанс сокрушенно оглядывала грядки с чахлой капустой и поникшими листьями лука-порея. Это ее владения, именно на ней лежит ответственность за вилланов, а эта засуха предвещает для них тяжелую, голодную зиму.

Выходя из своих низких домишек, подтягиваясь с ближайших полей, сельчане почтительно встречали Констанс и сопровождающих ее рыцарей с развевающимися стягами. Хотя епископ Честерский и клеймил ее в своих проповедях как вавилонскую блудницу, ее дурная слава, очевидно, еще не докатилась до здешних мест. В толпе собравшихся даже звучали приветственные возгласы.

Губы Констанс нервно подергивались под плотной вуалью. Король Генрих был все еще более могуществен здесь, чем нормандская церковь. К тому же все обитатели Морле хорошо знали историю всех трех ее замужеств. О ней даже сочинили песню, где воспевалась ее красота. Мол, волосы у нее черные и нежные, точно летняя ночь, а глаза – сверкающие озера любви. Слова были препошлейшие, особенно припев:

Эту песню Констанс слышала лишь однажды, на Роксетерской ярмарке, где торгуют шерстяной пряжей и изделиями из нее. Восхваления местного барда не вызвали у нее ничего, кроме отвращения. Еще слава богу, что никому из стоящих вдоль дороги простолюдинов не приходит в голову запеть ее.

Сзади Констанс тянулся целый обоз, ехали на лошадях слуги и рыцари, составлявшие ее эскорт. Поднятое конскими копытами облако пыли окутывало кавалькаду, пыль проникала под вуаль, и она едва могла дышать.

Последние два года местных жителей преследовал недород, к весне все страдали от голода и болезней. Констанс подумала, что должна посидеть над счетами вместе с управляющим. Пьер де Жервиль, сын старого друга отца, явно не обнаруживал блистательных успехов в управлении ее имением.

Приветственные крики по обеим сторонам дороги при ее появлении зазвучали громче. Сидя в седле, Констанс грациозно раскланивалась. Она бывала в Морле лишь редкими наездами, предпочитая жить в благоустроенном семейном гнезде в Баксборо, в одном из восточных графств. Здесь ее, так же как и отца, любили.

На перекрестке возле рынка груженные винными бочками фургоны, сбившись вместе, образовали затор. Подъехав туда, предводитель рыцарей Эверард велел собравшейся толпе разойтись, а телеги убрать с дороги. Погонщики отогнали своих мулов в сторону, и кобыла Констанс проследовала дальше, цокая копытами по деревянному настилу моста.

За мостом леса широко расступались. Вдалеке, на фоне Уэльских гор, можно было видеть замок Морле.

По пути к нему на обширных лужайках раскинулся целый городок из шатров, где разместились гости, прибывшие на свадьбу ее сестры.

Чтобы не создавать излишней толкотни, пятьдесят рыцарей, минуя мост, вошли в реку. Некоторые задержались, чтобы напоить лошадей, другие сразу же стали переправляться вброд. Ее новый исповедник, поколебавшись, последовал на своем осле за Констанс. Он негромко, но достаточно внятно ворчал, сетуя на то, что они непростительно задержались.

Констанс ехала за торговцами, которые толкали перед собой тележку, груженную овечьими тушами. Она и без посторонних напоминаний знала, что они задерживаются. К этому времени замок Морле, без сомнения, уже битком набит людьми, многие из которых люто ненавидят друг друга. Среди них и ее сестра Бертрада, всегда мечтавшая стать монахиней, невестой Христовой, она даже представить себя не могла в роли жены какого-нибудь смертного. Но, будь на то милостивое соизволение божие, еще до истечения дня она все же окажется замужем.

Оглянувшись, Констанс увидела, как неловко управляется с поводьями ее новый духовник. Ездок отец Бертран никудышный. Кто-то в аббатстве Святого Ботольфа сообщил ей, что ее исповедник – сын торговца, с детства привыкший ходить пешком, а не ездить на коне. В его пользу говорило только то, что для священника он был весьма недурен собой, к тому же он ее ровесник, ей самой двадцать два, столько же, вероятно, и ему. Вопрос только, подойдет ли он ей, с первыми двумя исповедниками, во всяком случае, она не нашла общего языка.