Мэри Брэддон: Любимый враг

– Ну, они приглашают тебя не только как певицу, Сью, но и как прелестную женщину и великолепную рассказчицу.

– Да, конечно, я могу болтать почти обо всем, хотя не претендую на умную, содержательную беседу. Просто я умею направить разговор в нужную сторону и поддерживать его.

– Знаешь, Сью, ты застала меня в состоянии глубокой растерянности. Никогда в жизни я еще не была так удивлена. Уезжая из Италии, я телеграфировала слугам и просила беречь всю мою корреспонденцию. Я десять дней добиралась до дому, но вместо обычной груды визитных карточек и писем меня ожидало только одно твое письмо.

– Но другие, наверное, просто не знают, что ты в городе, – задумчиво предположила Сью.

– Нет, знают, я послала извещения в «Таймс» и «Пост» две недели назад, я даже хотела приехать раньше, но стояла такая чудесная погода, что я еще дня на два останавливалась в Бордигьере и Сан-Рафаэле и три дня провела в Париже, покупала платья. И ни одного приглашения, ни одной визитной карточки! Можно подумать, что Лондон погрузился в летаргический сон. Тебе не кажется это странным?

– Да, – ответила Сью и пристально и несколько испытующе посмотрела на Грейс, – это очень странно.

– Ладно, дорогая, не будем придавать этому чрезмерного значения. Теперь, когда я дома, приглашения посыпятся градом. Просто люди слишком заняты, чтобы просматривать колонку объявлений. К тому же Лондон всегда полон еще не знакомых женщин, а мужчины жаждут поволочиться за ними, за всеми этими женами алмазных королей из Африки или американских нефтяных магнатов. Нельзя все время занимать неизменное место в сердце общества.

– Нет, нельзя, – согласилась Сью, – общество отвратительно в своем непостоянстве.

– Но я не боюсь, что меня забудут те, кто мне нравится, все действительно приятные люди, например, хорошенькие девушки, они меня обожают, и умные женщины, светские, но широко мыслящие, одним словом, те, кого я сама предпочитаю, – с чувством сказала Грейс.

Сью заметила, что Грейс взволнована и пытается скрыть волнение. Лица приятельниц, сидевших друг против друга за чайным столиком с веретенообразными ножками – тоже стиль Людовика XVI, – были озабочены, особенно у Сью.

– Расскажи, как ты провела зиму, – спросила, немного помолчав, Грейс, снова наполняя чашки и пододвигая к подруге крошечное хрупкое печенье, от которого та отказалась.

– Да обычная, скучная рутина. Много учеников, главным образом, загородных. Одна герцогиня, пятидесяти пяти лет. Она уверена, что у нее внезапно открылось великолепное контральто, о существовании которого она раньше и не подозревала. И теперь она хочет, чтобы я поставила ей голос. Мы терзаем с ней дуэт из «Нормы», пока обе не охрипнем, а потом герцогиня делает перерыв на ланч, приглашает меня и поверяет свои заботы.

– Заботы? Какие?

– Вернее, заботу, потому что все ее неприятности воплощает ее супруг.

– Сью, ты стараешься острить, а думаешь о чем-то другом. Если у тебя неприятности, так скажи, дорогая, я все сделаю, чтобы помочь тебе.

– Добрая моя Грейс! Ты всегда готова помогать другим. Помню, как ты еще девушкой однажды принесла мне все свои скудные сбережения в то ужасное утро, когда пришла телеграмма, что мама умирает, и я должна вернуться в город. И ты, моя славная, знала, что у меня совсем нет денег, и хотела меня финансировать. Да, это было почти десять лет назад! Но такие вещи не забываются. И твой папа, как он был добр и предупредителен к учительнице музыки, и как я бывала счастлива, когда приезжала к вам на летние каникулы!

– А какое это было счастье для меня, ведь ни за что ни про что я заполучила прекрасную учительницу и верного друга!

– Значит, кров и стол, постельное белье, пахнущее лавандой, сколько хочешь превосходных сливок, пони с тележкой, теннис, пикники, обеды у местного сквайра, веселые местные ярмарки – все это ничего не стоит? Нет, Грейс! Мы заключили взаимовыгодную сделку, а я еще имела удовольствие учить девушку с прекрасным меццо-сопрано… Ну, а ты, Грейс, – помолчав, спросила Сью несколько нерешительно. – Как ты провела зиму?

– Пять месяцев чтения, музыки и ничегонеделанья. Никогда еще мой райский уголок не был так прекрасен! И если бы не буря в январе, я бы и не знала, что стоит зима.

– И все это время ты провела в одиночестве? Никто тебя не навещал?

– Ни одна душа. Ты же знаешь, что я уезжаю на виллу отдохнуть – читать и думать. А когда устаю от собственных мыслей и от мыслей других людей – ведь иногда утомляют даже Браунинг и Шекспир, – тогда я сажусь за пианино, и нет для меня мыслителя глубже, чем Бетховен. Я нуждаюсь в отдыхе, потому что, когда в Лондоне начинается сезон, я не даю себе поблажки и танцую все танцы и участвую во всех котильонах три раза в неделю, бываю везде и всюду, во всех театрах, на всех выставках.