Хелен Хамфриз - Путешествие безумцев

– Кто это, Эльдон?

Эльдон вздыхает, смотрит на Роберта, смотрит в окно.

– Наша новая горничная, – наконец произносит он.

– Симпатичная. – Хилл возбужденно потирает руки. – Выглядит какой-то потерянной.

– Возможно, так оно и есть.

– Ее нужно спасти. Мы могли бы спасти ее. Эльдон качает головой, снова уставившись на свою карту.

– Все, что нужно для ее спасения и таких, как она, – произносит он, – это нормальное образование.

Роберт Хилл наперед знал, что дальше последует длинный монолог о пользе просвещения низших классов.

– Ради всего святого, Эльдон, – умоляет он, приложив к губам указательный палец, – ради всего святого! Пожалей меня!

Грунтовая дорога черной лентой убегает до горизонта, скрываясь за холмами. Босые ноги Энни на сухой, сожженной солнцем до черноты, твердой и растрескавшейся земле. Никто из дорожных рабочих не видит ее и не смотрит на нее: десятки спин сгибаются и разгибаются, десятки лопат и кирок поднимаются и опускаются, в воздухе висит густая пыль – зрелище напоминает какой-то чудовищный танец.

В этой толпе Энни единственная, кто не работает. Она оглядывается, отыскивая свою кирку, которую, казалось ей, она только на минутку оставила на краю дороги. Но ее кирки там нет – ее нет нигде.

Черная пыль поднимается густо, как дым от пожарища, струится, как мутная вода, пропитывает насквозь человеческую плоть и голубизну неба. Энни дотрагивается до плеча ближайшей женщины – может быть, она скажет ей, где ее кирка. Женщина опускает лопату и оборачивается, и все остальные вдруг бросают работать и смотрят на Энни. И у этой женщины, и у всех остальных одно лицо – ее собственное. Все они, и мужчины и женщины, все эти люди – она сама.

Энни, вздрогнув, просыпается, лежит без сна, прислушиваясь к темноте, не в силах выдохнуть. На Портмен-сквер звуки проникали в ее подвальную каморку сверху. Лежа ночами на своей раскладной койке, она слышала скрипы и вздохи старого дома, дробные шаги миссис Гилби, похожие на стук маленького молоточка. Здесь звуки дома не долетали до ее жилища под самой крышей, выше которой только ночное небо. Здесь ее мысли могут свободно, беспрепятственно подняться над кроной деревьев до темных облаков, скрывающих луну.

Этот дом более шумный, чем дом миссис Гилби, зажатый, стесненный со всех сторон кирпичный городской дом на Портмен-сквер. Дашелл-хауз просторней и выше, он наполнен движением. В нем открываются и закрываются окна.

– Тэсс! – шепчет Энни. Она хочет убедиться, что мир вокруг нее реален, что у Тэсс, скорчившейся под одеялом на кровати у противоположной стены, свое, а не ее лицо. Но Тэсс не просыпается, и Энни слышит лишь ее тяжелое дыхание.

В доме миссис Гилби выдавались дни, когда Энни не произносила ни слова. От своих «Мэри» миссис Гилби ожидала только добросовестного выполнения их обязанностей. Она никогда ни о чем не спрашивала Энни, не вызывала ее на разговоры. Когда Энни подолгу молчала и ей вдруг требовалось что-нибудь сказать, то она порой с трудом справлялась с собственным голосом, который оказывался хриплым, грубым и чужим.

– Господи! – шепчет Энни в темноту. – Избавь меня от этого сна.

Она закрывает глаза, затем снова открывает. От ее слов комната подергивается тонкой рябью, каждое слово закручивается вокруг нее маленьким вихрем. Повернув голову к окну, увидишь множество колких звезд в ночном небе. Закрыв глаза, увидишь черную дорогу, кирки и лопаты, мелькающие в пыли.

Утром своего первого рабочего дня Энни поднимается в половине седьмого, бормочет про себя молитвы во время умывания и спускается в кухню. Кухарка, уже успевшая все перемыть, начистить и разжечь кухонную плиту, наливает Энни чашку чая, после чего отправляет ее подметать главный холл. У миссис Гилби Энни запрещалось пить чай, так как его потребление было рассчитано однажды на годы вперед и он считался слишком дорогим продуктом, чтобы расходовать его на прислугу.

Имевший привычку работать до завтрака, мистер Дашелл обычно вставал рано, его будить не надо. В половине восьмого Энни посылают наверх с горячей водой и чаем для Изабель. Она стучит в дверь – никакого ответа. Она стучит снова. Наконец она ставит поднос на пол, открывает дверь и входит. Изабель спит, свернувшись клубком под одеялом. Энни шумно выливает горячую воду в таз, задев его край кувшином, наливает чай в чашку и ставит чайник на туалетный столик. Никакой реакции. Она берет чайник со стола и снова ставит, стараясь побольше шуметь.