Карин Монк - Пленник

– Но пойми, Женевьева, если бы не я…

– Если бы не ты, – перебила она, – Винсент никогда бы не узнал драгоценную радость любви, которую он испытал к дочери. Он любил ее первые пять лет и продолжал любить. И еще вот что… Возможно, Кассандра забеременела вовсе не от тебя, а от другого своего любовника. Тебе это никогда не приходило в голову? Хейдон, нельзя рассуждать о том, чего ты не знаешь наверняка. Жизнь такова, что нам иногда приходится делать очень трудный выбор. Когда родился Джейми и умерла его мать, я ужасно разозлилась и спрашивала себя: почему я должна делать такой выбор? А выбор был очень трудный: взять на себя ответственность или пройти мимо?

– Но ты не прошла мимо, Женевьева.

– Не прошла. И все, что случилось в моей жизни после этого, было неразрывно связано с выбором, который я тогда сделала. Именно тогда я поняла, что должна заботиться о несчастных детях и обо всех, с кем поступили несправедливо. Поэтому в моем доме появились не только дети, но также и Оливер, Дорин и Юнис. И все они стали членами моей семьи и наполнили мою жизнь неиссякаемой радостью. А потом – и это совсем невероятно – появился ты. Судьба подарила мне тебя, – добавила Женевьева дрогнувшим голосом.

Она умолкла и потупилась. Мысль о том, что Хейдон узнает, как много он для нее значит, казалась невыносимой. Нет-нет, он не должен об этом знать. Она многое может выдержать, но едва ли сможет стерпеть его жалость.

Хейдон же посмотрел на нее с искренним удивлением. Внезапно Женевьева, такая сильная и всегда уверенная в себе, превратилась в слабую беззащитную женщину.

«Судьба подарила мне тебя» – эти слова Женевьевы все еще звучали у него в ушах.

Стремительно преодолев разделявшее их расстояние, Хейдон опустился перед Женевьевой на колени и, взяв ее за подбородок, заглянул ей в лицо. В глазах ее стояли слезы, выражение муки на лице пронзило ему сердце. Медленно и осторожно она приложила его руку к груди.

Слезы струились по ее щекам, оставляя сверкающие дорожки.

Хейдон смотрел на нее с благоговением. Он чувствовал, как под его ладонью бьется ее сердце. Он вдруг понял: Женевьева не осуждает его за прошлую жизнь, как не осуждала детей за их прежние прегрешения. Она верила, что в глубине души он порядочный человек. Вот почему она помогла ему бежать из тюрьмы, а потом рискнула всем, что имела, чтобы спасти от полиции и от похитителей. По той же причине она приняла его в свою семью. Но это не могло быть причиной для того, чтобы отдаться ему, разделить с ним неистовую страсть, какую он не испытывал ни с одной другой женщиной. И вовсе не поэтому она сейчас сидела такая подавленная и прижимала к сердцу его руку. Причина совсем другая.

Она его любила.

Эта мысль, словно ослепительная вспышка, уничтожила темные тени прошлого, и душа его наполнилась светом и радостью.

– Я люблю тебя, Женевьева, – прохрипел Хейдон. Он придвинулся к ней поближе. – Люблю больше жизни. Я полюбил тебя в тот момент, когда впервые увидел во мраке тюрьмы, и с тех пор люблю с каждым днем все больше. И если ты позволишь, то я буду окружать тебя этой любовью до конца своих дней.

Женевьева молча смотрела на него, не в силах понять, что он говорит.

– Я буду лелеять и защищать наших детей, – продолжал Хейдон. – И буду с радостью встречать и других детей, которые появятся в нашей жизни хоть из тюрьмы, хоть с улицы, хоть в результате нашей преданности друг другу.

– Но ты маркиз… – пробормотала Женевьева, по-прежнему прижимая к груди его руку.

– Я надеюсь, что нам это не помешает.

– Ты мог бы жениться на другой…

– Я польщен, что ты так думаешь. Значит ли это, что ты отвечаешь «да»?

Она с несчастным видом покачала головой.

– Ты не можешь на мне жениться, Хейдон. Ведь я и мои дети – мы не принадлежим обществу, в котором ты живешь, ты и сам это видишь. Их никогда не примут твои друзья и родственники, тем более не примут здесь те люди, которые когда-то приглашали меня к себе домой как равную. – Ей казалось, что плачет само ее сердце, и она выпустила его руку. – Хейдон, я не смогу смотреть, как над тобой станут смеяться из-за меня и моих детей, как станут презирать тебя люди, ослепленные своими титулами и богатством.

– Тогда я откажусь от титула, – заявил Хейдон. – Продам поместье, а также все свои владения в Инвернесе, и тогда нашим детям не придется туда приезжать и подвергаться унижениям. Будем жить здесь или переедем еще куда-нибудь, где начнем все заново. Женевьева, мне на все это наплевать – на титул, на поместье, на то, что люди подумают обо мне и моей жене. Для меня имеет значение только одно – чтобы мы с тобой были вместе. Выходи за меня замуж, Женевьева. И позволь мне до конца жизни любить тебя. – Он убрал с ее лица шелковистую прядь и стер пальцем серебристую слезу. – Пожалуйста, Женевьева…