Бренда Джойс: Скандальный брак

— Ты выглядишь моложе. Значительно моложе. — Он повернул голову, продемонстрировав ей свой великолепный профиль.

Анне показалось, что она задыхается.

— Мне семнадцать, — призналась она шепотом. Он снова внимательно посмотрел на нее.

— Ты совсем ребенок.

— Н-нет, — заикаясь, ответила Анна. — Я н-не ребенок! Мне почти восемнадцать, правда!

— Сегодня, — резко произнес он, — тебе семнадцать, а не восемнадцать, значит, ты ребенок. — Потом неизвестно почему на его лице появилась добрая улыбка. — Но у тебя все пройдет, Анна. Уверяю…

Его глаза словно гипнотизировали ее.

— Нет, это никогда не пройдет. Он снова посмотрел на ее губы.

— Позволь мне проводить тебя в залу, пока наше исчезновение не заметили.

— Ты любишь ее? — услышала Анна свой голос и не узнала его, так странно и напряженно он звучал. Она была готова убить себя за этот вопрос, но ей так отчаянно хотелось получить на него ответ!

— Нет. — Он поднял руку, немного помедлил и мягко коснулся ее щеки.

Анна вздрогнула.

Он никогда раньше не прикасался к ней. Это было такое приятное ощущение! Прежде она не испытывала ничего подобного. Не в силах владеть собой, она закрыла глаза и, слегка повернув голову, плотнее прижалась щекой к его теплой чуть шершавой ладони.

— Нет, — снова резко повторил Дом. — Я не люблю ее. — Его рука внезапно сжалась в кулак.

Анна открыла глаза. Он тяжело дышал. Его глаза опасно сверкали. Он провел по ее щеке согнутым пальцем. — Любви здесь нет и никогда не было.

Затем его палец скользнул по ее влажным, чуть раскрытым тубам.

— Дом, — прошептала Анна.

— Ты когда-нибудь целовалась? — вдруг спросил он. Она молча покачала головой. Его ладонь внезапно разжалась.

— В таком случае мне выпала огромная честь, — прошептал он, наклоняясь к ней, — быть первым.

Дрожа от предвкушения чего-то необыкновенного, не в силах произнести ни слова, Анна ждала поцелуя.

Доминик едва коснулся ее губ. Анна была разочарована. Потом быстрым движением снова скользнул по ним и замер, прижавшись щекой к ее щеке. Анна протянула руки и обхватила его за плечи.

Его рот широко раскрылся и, казалось, поглотил ее губы. Анна вскрикнула.

Дом с силой сжал ее в объятиях. У Анны закружилась голова, земля поплыла под ногами… Она приникла к нему и обняла так крепко, как только могла. Внезапно он коснулся языком ее языка. И так же внезапно убрал его.

Анна задрожала от волнения. Тяжело дыша. Дом оторвался от ее губ.

— Я должен отвести тебя в залу, — хрипло сказал он и попытался отстранить ее от себя.

— Нет! — Анна приподнялась на цыпочки и неистово прижалась губами к его рту.

Он застыл, но всего лишь на секунду. Пока она неумело, но страстно целовала его. Дом железной хваткой сомкнул руки на талии Анны. Его рот открылся — жаркий, влажный, словно пожирающий ее губы… и они медленно опустились на траву.

Несколько мгновений спустя крик Анны наполнил ночь.

Уэверли Холл, 1856 год

Был прекрасный летний день — теплый, солнечный, на небе ни облачка. Омрачало его лишь одно событие: сегодня хоронили маркиза Филипа Уэверли.

Смерть его была внезапной и преждевременной. Маркизу исполнилось всего пятьдесят, он всегда отличался отменным здоровьем, и даже его отец, герцог Рутерфорд, в свои семьдесят четыре все еще пребывал в добром здравии. Но, видимо, от судьбы не уйдешь: Филип неожиданно схватил инфлюэнцу и через несколько дней скончался.

Поскольку маркиза Уэверли хоронили за городом, у могилы собралось не больше сотни человек: местное дворянство, помещики и фермеры-арендаторы бок о бок с герцогами и графами в окружении всего населения Дултона — булочников, мясников, плотников, доярок и пастухов. Едва ли они пришли из любви к покойному маркизу, которого здесь мало знали: Филип Сент-Джордж был ученым и большую часть жизни провел в путешествиях по экзотическим странам. Некоторые явились на похороны из уважения, но многих привело сюда чувство долга. Долга перед маркизом Уэверли и его отцом, герцогом Рутерфордом. Даже королева прислала свои соболезнования.

Все только и говорили о том, как это странно, что Филипа хоронят за городом, в Уэверли Холл, а не в фамильном склепе в Рутерфорд Хауз рядом с многочисленными прославленными предками.

Анна как могла старалась утешить герцога, который в эти последние несколько лет был для нее единственной опорой. Она нежно обняла старика, оплакивающего единственного сына. Анна никогда не испытывала симпатий к Филипу, с которым даже не была близко знакома, но искренне любила его отца. Горе герцога стало ее горем. Поэтому, когда появились мужчины, несущие на плечах гроб, у нее от слез все поплыло перед глазами.