Кристина Додд - Настоящая леди

Мэри отступила за чайный столик, надеясь раствориться в сгущавшихся тенях. Двигаясь с четкостью часового механизма, она, не глядя, расставила чашки – в исполнение воли леди Валери их было три – и начала разливать чай. Она так долго исполняла анонимную, нейтральную роль экономки, что входила в нее теперь без малейшего усилия, с чувством облегчения от сознания, что некая леди Джиневра Фэрчайлд уступила место Мэри Роттенсон.

Лорд Уитфилд начал медленно к ней приближаться, но она не поднимала глаз, как и подобает солидной экономке. Он подходил все ближе и ближе, настойчиво навязывая ей свое присутствие. Он загородил от нее огонь свечей и тепло камина, но, напустив на себя полное безразличие, она протянула ему чашку.

Мэри увидела, как обе его руки взялись за блюдце, и в это же мгновение узнала шрам, располосовавший четыре пальца правой руки.

Это он. Это он!

Горячая жидкость в чашке не расплескалась, даже не дрогнула. Мэри не зря провела последние десять лет, воспитывая в себе образцовую экономку. Она не позволит смутить себя видом чьих-то рук, даже рук человека, который может опознать в ней убийцу.

Медленно, очень медленно Мэри подняла голову и встретилась с ним взглядом. У него серые глаза. Холодные, как леденящий душу ветер за окнами. Настоящие английские глаза цвета английских туманов. Она вновь поспешно потупилась.

Это, без сомнения, он. Последний раз она видела его ночью. Огни конюшни слабо освещали двор, и она молилась в душе, чтобы он не заметил ее грязные руки и пятна крови на платье. Тогда она не смела взглянуть ему в глаза и поэтому сосредоточила все внимание на его руках. Она запомнила их навсегда. Эти изрезанные шрамами, но сильные руки могли затянуть петлю у нее на шее. А еще его губы… Несмотря на ужас происходившего, она запомнила и их.

Они не изменились. Крупные твердые губы обнажили в улыбке ряд белых острых зубов, ярко выделявшихся на смуглом лице. Когда он принял из ее рук чашку чая, улыбка стала шире. Зловещим оскалом, напомнив ей бродячую собаку, преследующую зазевавшегося котенка.

Сердце у нее забилось чаще – но, в конце концов, много ли найдется женщин, способных, не дрогнув, взглянуть в лицо палачу? Мэри с привычной ловкостью налила вторую чашку.

Ведь он, вполне возможно, ее не узнает. Она слишком изменилась с тех пор. Скромный чепец экономки скрывал ее белокурые локоны. На смену юношеской пылкости пришла солидная рассудительность. Она подавила в себе душевные порывы, ставшие причиной постигшей ее трагедии. В этом, как ни в чем другом, проявлялось различие между юной, полной надежд девушкой, какой она некогда была, и благоразумной серьезной женщиной, какой она стала теперь.

И тут он спокойно произнес:

– А я вас помню.

Она застыла на месте, на секунду как бы потеряв сознание. Горячая красноватая жидкость переполнила края хрупкой фарфоровой чашки и вылилась на блюдце, а с него – на поднос.

Леди Валери тихонько вскрикнула, и Мэри мгновенно овладела собой. Она поставила чайник и потянулась за полотенцем, которое у нее всегда было при себе .

Хорошую экономку нельзя застать врасплох.

Собирая полотенцем потоки на подносе, она мысленно порадовалась, что не закричала, не упала в обморок и даже не изменилась в лице. Немалое достижение для женщины, ожидающей предъявления обвинения и ареста. Как все-таки помогают собраться все эти милые вещи: чайник, поднос, полотенце.

Когда у тебя есть четкая обязанность, поневоле не станешь биться в истерике.

Он отхлебнул из чашки, пристально за ней наблюдая.

– Вы дочь Чарльза Фэрчайлда.

Ожидавшая чего-то несравненно более драматичного, Мэри была озадачена столь лаконичным заявлением. Она вопросительно взглянула на лорда Уитфилда.

– Чарльза Фэрчайлда…

Мэри неловко коснулась пальцем серебряного чайника и вздрогнула от внезапного сильного ожога. Она с трудом удержалась, чтобы не взять палец в рот и ослабить резкую боль.

Опытная экономка не показывает свои чувства.

– А ну-ка, – схватив ее за кисть, он решительно окунул ее пальцы в молочник со сливками. – Молоко помогает от ожога.

Когда ее пальцы погрузились в прохладные сливки, Мэри попыталась представить, что бы сделала в подобных обстоятельствах хорошая экономка. Но на этот раз придумать ничего не удалось. Но не могла же она держать пальцы в молочнике. Это неприлично.

Однако гость сдавил ее руку как кандалами, и сопротивляться она не могла. Это было бы совсем уж непристойно. Положение было весьма сомнительное, если не сказать глупое.