Лори Макбейн: Дьявольское желание

Блэкморов похоронили по-христиански, причем викарию пришлось немало потрудиться, чтобы сочинить похоронную речь, которая бы всех устраивала. Хвалить их он не мог, прославлять их добродетели было бы кощунством и обрушило бы на его голову кучу упреков со стороны деревенских жителей, а вместе с тем не мог же он стоять перед ликом Господа и проклинать покойных, клеймить как грешников, хотя они, конечно, были ими, но ведь Господь великодушен не в пример жителям деревни.

В конце концов викарий произнес потрясающую проповедь о грехе алчности, о пороке и его обязательном посрамлении, примером чего были покойные, провожаемые ныне в последний путь, а также те, кто ступит на сию греховную стезю. Он просил у Бога прощения за этих заблудших душ, а верующих своего прихода — запомнить и воспринять урок на примере тех, кого порочная слабость увела в сторону от добродетели.

Элисия, лорд Тривейн и Питер проводили Луизу на похороны. Элисия не раз возвращалась к мысли, что в это утро надгробное слово могли произносить и над ней.

Двумя днями ранее Айан отправился в Лондон и должен был вернуться к концу недели. Элисия не сомневалась, что он привезет с собой обручальные кольца, и подозревала, что по окончании войны с Наполеоном он подаст в отставку, если только эта война когда-нибудь закончится! В Блэкмор-Холле предстояло многое переделать. Если честно хозяйствовать, его вполне возможно превратить в доходное поместье, что принесет благоденствие арендаторам, вернув им отнятые земли, и рудокопам, если будут вновь открыты шахты. Да, Айану придется немало потрудиться.

Гости покойного сквайра поспешно возвратились в Лондон, не оставшись на отпевание. Их извинения и ссылки на неотложные дела были неуклюжи, но вполне оправданны. Леди Вудли также уехала… Эта новость, услышанная Элисией из уст Луизы, показалась ей крайне интересной, так как Алекс оставался в Уэстерли и вроде бы не собирался его покидать.

День похорон Блэкморов был ясным. В голубом небе медленно плыли легкие облака, отбрасывая на землю лениво скользящие тени. А когда спустившаяся ночь все окутала мраком, в небе, затмевая мерцание мириадов звезд, засияла огромная золотистая луна.

Мечтательно глядя на звезды, Элисия подумала, что небесные светила похожи своим блеском на драгоценные камни, только недосягаемые для смертных. Она долго стояла у окна, вдыхая ночной аромат цветов, и ее отвлекли лишь чьи-то шаги.

В комнате появились два лакея и поставили перед камином небольшой столик. Элисия с удовольствием наблюдала, как они сервировали его сверкающим хрусталем и фамильным серебром. В центре кружевной скатерти появилась узкая, изящная вазочка на один цветок. Ее полированные грани уловили отсветы горящего в камине огня и заиграли радужным алмазным блеском, а одна-единственная алая роза раскрыла от тепла свои лепестки, наполняя комнату тонким ароматом.

Сердце Элисии бешено заколотилось, когда она увидела, что столик накрыт на двоих, а на пол около него поставлено серебряное ведерко с шампанским во льду. С тревогой наблюдала она, как зажигали высокие тонкие свечи.

Быть не может! Алекс решил пообедать с ней наедине в такой утонченной, романтической обстановке. Она упала в кресло, так как ноги отказывались ее держать. Вцепившись в подлокотники, она слегка наклонилась вперед, чувствуя, что силы вот-вот ее покинут. Она не сможет долее противиться ему! У нее не осталось для этого ни сил, ни желания. Больше нельзя себя обманывать. Сейчас, когда пришла пора открытого противостояния, она ощущала себя преступно малодушной. Быть всего-навсего хозяйкой в его доме, только лишь вынашивать его сыновей — все это было мечтой, которой грезила она в длинные одинокие ночи.

В холодном ясном свете дня она понимала, что ничего не выйдет, она не сможет довольствоваться крохами, ибо любит его беспредельно. Она не сможет сидеть напротив него в мерцании свечей, зная, что он в это время думает о другой женщине… Спокойно сидеть, не смея коснуться его, не смея выказать свою любовь? Нет! Такого ада ей не перенести.

— Добрый вечер, миледи!

В гостиную вошел Алекс, улыбаясь своей чуть асимметричной улыбкой, от которой у нее всегда начинало щемить сердце. Небрежно стряхнув воображаемую пылинку с черного бархата рукава, он опустил руку, и белоснежная кружевная манжета рубашки коснулась длинных пальцев, резко подчеркивая их смуглое изящество. Ему не хватало только черной повязки на одном глазу, чтобы выглядеть истинным пиратом. Белые зубы ярко сверкнули на загорелом лице, когда он с привычной невозмутимостью произнес: