Сидони-Габриель Колетт - Невинная распутница

«Но, увы! королевы нет с ними, и анархия торжествует – так сказала „Газета“! Стать их королевой с красным бантом и револьвером, понимать язык свиста, ласкать волосы Кудрявого и посылать людей на ночные дела… Королева Минна… королева Минна! Почему бы и нет? Говорят же: королева Вильгельмина…»

Уже засыпая, Минна продолжает что-то бормотать…

Сегодня воскресенье, и, как всегда по воскресеньям, дядя Поль пришёл отобедать у Мамы вместе с сыном Антуаном.

Этот семейный обед, несомненно, напоминает фамильное торжество. Посреди стола красуется букет из роз, а на подставке серванта – клубничный торт.

Ягодно-цветочные запахи увлекают разговор к теме близких каникул. Мама видит в мечтах сад, где Минна будет играть под жарким солнцем; её брат Поль, совсем пожелтевший из-за болезни печени, надеется, что перемена воздуха избавит его от мучительных колик. Он улыбается Маме, с которой обращается по-прежнему как с маленькой сестрёнкой; длинное исхудалое лицо его будто вырезано из дерева со множеством сучков. Мама говорит с ним почтительно, клонится ближе, чуть сгибая шею, закованную в высокий белый воротник. На ней печальное платье из тёмной ткани, что ещё более подчёркивает её сходство с молоденькой женщиной, нарядившейся как бабушка. Она сохранила ребяческий трепет перед своим ипохондриком-братом, который объехал весь мир, лечил негров и китайцев, подхватив в далёких краях хворь, погубившую печень, чья желчь разлилась зеленью на его лице, а также редкостные лихорадки…

Антуану очень хочется положить себе ещё ветчины и салата, но он не смеет, опасаясь неодобрительного присвистывания отца и неизбежного замечания: «Мальчик мой, неужели ты надеешься свести прыщи, налегая на острое и солёное…» Антуан превозмогает себя и украдкой взглядывает на Минну. Он на три года старше её, но всегда робеет, когда на нём останавливаются чёрные глаза: чувствуя, как у него багровеют прыщи и наливаются краской уши, он пьёт большими стаканами холодную воду. Семнадцать лет – тяжкий возраст для юноши, и Антуан мучительно переживает неблагодарный период возмужания. Чёрный мундир с маленькими золотыми пуговицами кажется ему унизительной лакейской ливреей, а при виде тёмного пушка, проступившего грязными пятнами над губой и на щеках, каждый, наверное, невольно задаётся вопросом: «Ему уже пора бриться или он всё ещё не умеет умываться?» Мальчикам из коллежа требуется большое терпение, чтобы выносить все эти невзгоды. Вот и этот школяр таков: породистый нос и выразительные серые глаза предвещают красивого мужчину, но созревает он в обличье довольно-таки неприглядного подростка…

Антуан берёт на вилку совсем немного и пережёвывает очень тщательно: «Тётушка вбила себе в голову, что листья салата нужно нарезать мелко, просто невозможно есть! Если кусочек прилипнет к губе, Минна скажет, что я жую жвачку, как коза. Обалдеть можно от этих девчонок: сколько в них наглости… и при этом держатся с самым невинным видом! Что это с ней сегодня? У мадемуазель совершенно отсутствующий взгляд. После крутых яиц рта не раскрыла! Ну и кокетка!..»

Он кладёт нож и вилку рядом с тарелкой, вытирает рот, осенённый чёрным пушком, и ещё раз смотрит на Минну, стараясь придать взору холодную надменность. Кажется, она им пренебрегает… и какое высокомерие! Тем не менее он думает:

«Всё равно она красивее сестры Букте. Они там насмехаются над ней, потому что на фотографиях у неё волосы выходят белыми, но ни у кого из наших нет такой шикарной и изящной кузины. Дубина Букте говорит, что она тощая! Худая, конечно, но я, в отличие от него, толстух терпеть не могу!»

Минна сидит лицом к окну; тени от листьев, блики от фонарей бульвара Бертье с их белым, как деревенская дорога, светом делают её ещё бледнее. Погружённая в свои мысли и необыкновенно рассеянная с самого утра, она пристально глядит в ослепительное окно немигающим взглядом сомнамбулы. Перед взором её проходят привычные видения, любимые кошмары, упоительные картины, фрагменты которых кружатся, как в калейдоскопе, меняются вновь и вновь сообразно новым обстоятельствам: презренное и опасное Племя, союз между Стройными и Коренастыми, трепещущий Париж в их власти… В один прекрасный вечер, около одиннадцати, разлетятся вдребезги стёкла, руки, вооружённые ножами и бараньими костями, опрокинут мирные столы, ночник у постели… Кому-то перерезают горло, но слышатся лишь затихающие хрипы и поступь мягких кошачьих шагов… Затем, в темноте, окрашенной розовым заревом пожара, те же руки хватают Минну, неудержимо влекут её за собой неведомо куда…