Патриция Кемден - Роковые поцелуи

– Вы хорошо играете, мадам.

– Играю, месье?

– Лунный свет может придавать такую невинность зеленым глазам. – Кончики его пальцев прошлись по блестящему мокрому следу еще не полностью высохших капель шампанского на ее груди. – Играете, мадам. В игру, в которой приз не золото, а великолепный символ страсти, мерцающий на коже женщины.

– Сожалею, но вам придется удовлетвориться блеском вина. – Элеонора отступила вне досягаемости его рук и подошла к двери в зал. – Но, без сомнения, это достаточно похоже.

Хотя Ахилл остался на балконе, через дверь он видел мелькание очаровательной ненапудренной головки мадьярской графини, когда па танца проносили ее мимо.

«Необычная красота, – подумал он. – Такие женщины редкость». Она к тому же обладала интригующей красотой, а это встречалось еще реже. Ахилл прислонился к балюстраде, скрестив ноги. Он не был уверен, что верит в подобную исключительность.

Конечно, у нее есть все для достижения успеха. Сообразительность, чтобы выжить в салонах, проворные ножки для неожиданного танца и – Ахилл был готов побиться об заклад – умение играть в карты, и чувствовать себя уверенно за игровым столом.

Ахилл увидел, что партнер Элеоноры подвел ее к дверям, когда танец закончился. Кавалер элегантно поклонился и, судя по жесту, предложил ей еще игристого. Элеонора отрицательно покачала головой, потом с обаятельной улыбкой легким касанием веера к его руке отослала.

Ахилл почти пошел к ней. Он знал, что произойдет дальше. Это было такой же существенной частью любовной игры, как практическое разучивание любых танцевальных движений. Она начнет искать в толпе другого подходящего партнера. Будет изучать его одежду: достаточно ли она дорога, чтобы свидетельствовать о богатстве? Достаточно ли элегантна, чтобы говорить о положении?

Элеонора стояла одна, вне смеющейся, флиртующей толпы, лениво играя цветами оранжерейного апельсинового дерева. Ахилл нахмурился. Вместо разглядывания мужчин Элеонора смотрела на свою руку и легкими прикосновениями расправляла лепестки белого бархатного цветка. Она поднесла пахнущий цветок к лицу, закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

На ее губах заиграла мягкая улыбка. На мгновение ее собственные мысли преобразили тщательно удерживаемую светскую маску. Ахилл почувствовал, как напрягся его живот. Лицо Элеоноры, словно зеркало, отражало хранимые в памяти чувства, смех… удовольствие…

Потом маска вернулась. Элеонора бросила на двери порывистый виноватый взгляд. Ахилл знал, что дрожащий свет свечей скрывает его от ее взора. Кроме того, Элеонора уронила цветы апельсинового дерева и быстро отвернулась. Она нервно вертела веер, бросила еще один быстрый беспокойный взгляд на двери и начала вежливо, но целенаправленно пробираться сквозь толпу.

Возможно, было бы любопытно убедиться в ее исключительности, по крайней мере, до тех пор, пока не приедет курьер с его назначением.

Ахилл через дверь проследил взглядом за черноволосой графиней в толпе. Она была красивой. И интригующей. В нем мелькнул призрак надежды, что, может быть, однажды он постигнет глубину женской страсти. Но он тут же отбросил эту глупую мысль, как всего лишь след своих мальчишеских фантазий.

К дверям подошел слуга, тщательно заученной походкой вошел на балкон и поклонился Ахиллу.

– Прошу прощения, месье. Но месье Дюпейре просит вас пройти в игорную комнату.

Ахилл махнул рукой в знак того, что понял, и спросил:

– Увидеть, как он проигрался в пух и прах или много выиграл? – Затем выпрямился, зная, что ответа не получит. – Скажи ему, что ты точно выполнил поручение.

– Месье?.. – неуверенно начал слуга, затем откашлялся и снова поклонился. – Как вам угодно, месье.

Снова оставшись в одиночестве после ухода слуги, Ахилл закрыл глаза от мерцания свечей, пробивающегося сквозь стекла двери. Он изнывал от скуки. Почти год прошел с той ночи в Париже, а он еще не освободился от мыслей о ней. Он приехал в замок де Жемо, чтобы попытаться избавиться от воспоминаний, но в том темном месте, совсем не похожем на светлый и веселый замок Дюпейре, он только приумножил свои грехи.

Ахилл вздохнул и напряг правую руку. Там, около плеча… и сейчас гнездилась немая боль от раны, полученной в Жемо, словно отзвук его мучительного оскорбления. Быть пойманным, как мальчишка… Он отбросил воспоминания. Жемо был ошибкой.

Ахилл подумал о графине. Было ли глупостью обратить на нее внимание? Не имеет значения. Возможно, он решил, что она развлечет его, но существует поле боя, которое прогонит внутреннюю скуку, грозящую поглотить его; свое спасение он найдет на поле брани. Он понял это еще в юности.