Моника Маккарти - Властный зов страсти

Долгие дни заключения явились причиной того, что на худом и грязном лице Джона прорезались морщины, а глаза, прежде искрившиеся озорством и весельем, теперь были полны ненависти. Душа Джона ожесточилась, и это особенно опечалило Лахлана. Хотя он винил во всем короля, но и сам во многом был виноват. Ему не следовало посылать брата вместо себя, зная коварство короля Якова. Из-за его ошибки пострадал не только брат, но и еще много людей. Но, слава Богу, теперь брат на свободе, а это значит, что Флора должна простить его.

Его мысли обратились к их жестокой вчерашней ссоре: тогда он все испортил, и их разговор принял ужасный оборот.

Вспоминая о том, как он взломал дверь, Лахлан поморщился. Разумеется, его взбесили ее упрямство и отказ прислушаться к голосу рассудка, но даже это не оправдывало столь безрассудного поведения.

Однако было кое-что еще. Когда Флора сказала, что ему пришлось бы прибегнуть к насилию, Лахлана потрясла сила собственной реакции. Как он действовал, чтобы доказать ей ее неправоту? Неужели он целовал ее так яростно? Страсть, гнев и страх слились в нем, и он не мог помыслить ни о чем ином, кроме как о том, что должен убедить ее. На какое-то мгновение он действительно стал тем самым варваром, каким она его считала.

Лахлан был так разъярен, что не доверял себе, хотя и знал, что должен найти выход, прежде чем сделает что-нибудь такое, о чем потом пожалеет. В итоге он присоединился к своим людям, направлявшимся в замок Блекнесс, чтобы освободить и вернуть брата, надеясь, что за время его отсутствия гнев Флоры остынет. Он готов был предоставить ей столько времени, сколько она пожелает, и мучительно остро чувствовал тяжесть свернутого в рулон пергамента, покоившегося в кожаной сумке, притороченной к седлу. Пергамент содержал письмо Аргайла к приходскому священнику с требованием зарегистрировать их с Флорой брак с уплатой полагавшегося штрафа за то, что он заключен не по правилам. Лахлан собирался отправить с этим посланием одного из своих людей, но не мог заставить себя сделать это, и если бы Флора захотела опротестовать их брак под предлогом того, что он не получил фактического завершения, она не встретила бы никаких возражений.

Большую часть пути Джон молчал, но внезапно Лахлан ощутил на себе его взгляд.

– Ты в самом деле женился? – спросил брат. Лахлан молча кивнул.

– Выходит, ты пожертвовал своей свободой ради моей?

– Ну, не совсем так. Тебе не стоит себя винить в том, что случилось, это мне следовало предвидеть коварство короля. Что до женитьбы на Флоре, я не стал бы считать ее жертвоприношением.

Брови Джона взметнулись вверх.

– Неужели? – Он неожиданно улыбнулся. – Тогда я рад, что скоро встречусь с девушкой, околдовавшей моего неподатливого братца.

Губы Лахлана дрогнули.

– Тебе не придется ждать слишком долго. – Он кивком указал на отчетливо проступившие впереди стены замка. Даже отсюда, сквозь открытые ворота, можно было различить оживление, которое царило во дворе замка. – Кажется, там все сбились ног, готовясь приветствовать нас.

Джон тут же пришпорил коня, и последнюю часть пути они проскакали галопом, влетев в замок в вихре пыли.

Но как только они оказались во дворе замка, их веселью пришел конец: по общему смятению Лахлан мгновенно понял, что их ждет вовсе не торжественный прием.

Правда, Мэри и Джилли тут же кинулись навстречу братьям и чуть не задушили Джона в объятиях, зато Рори неожиданно выхватил кинжал и набросился на Лахлана.

– Назови мне хоть одну причину, почему бы мне сейчас же не убить тебя! Что ты ей сделал?

Лахлан в недоумении пожал плечами:

– Что, черт возьми, происходит? Может, скажете наконец?

Прежде чем Лахлан успел повторить свой вопрос, Мэри оторвалась от Джона и, рыдая, бросилась к нему.

– О, Лахлан! Она сбежала!

Сбежала? В один миг Лахлана охватило сокрушительное и полное отчаяние.

Черт бы ее побрал! Она сбежала – сбежала от него…

Когда забрезжил рассвет, путешествие Флоры уже подходило к концу. Лодка причалила к берегу у деревушки Аринагор на острове Колл рядом с твердыней Лахлана, которой теперь завладел ее брат.

Первое, на что обратила внимание Флора, был ветер. Солнце уже освещало длинные полосы белой песчаной отмели и широкие пространства травянистых вересковых пустошей. На горизонте виднелись пологие каменистые склоны холмов, и Флора едва не задохнулась от восторга, залюбовавшись замешкавшимся тюленем, теперь во всю прыть удиравшим с берега. Хоть это место и казалось уединенным и пустынным, его красота не могла не тронуть сердце.