Робин Шоун: Проснись, моя любовь!

Дорсет, Англия, 1883 год.

Хлыст поднимался и опускался, снова и снова, выбивая тихий ритм.

Комната вмещала в себя темный лабиринт геометрических фигур: бесцветный куб кровати с балдахином, матовый цилиндр прикроватного столика, темный прямоугольник стула. Под пологом в постели тихо, как неживая, лежала женщина, чье аристократическое лицо выделялось бледным пятном на фоне окружающего полумрака спальни. Идеально белый чепец полностью укутывал голову девушки, начисто лишая свою владелицу женственности, уступчивости, легкомысленности.

Чарльз Люсьен Вилльерс Мортимер, двенадцатый барон Арлкотт, сжал в руке опускающийся хлыст. Ему тридцать три. Он взял в жены эту спящую красавицу в день ее двадцатилетия. И до вчерашней ночи, ознаменовавшей ее двадцать первый год жизни, она оставалась девственницей. А он… он оставался верным ей весь этот долгий, бесполезный год, уповая на чудо, надеясь, что сможет вдохнуть жизнь в это равнодушное, ледяное тело.

Золотое мерцание в полумраке притягивало к себе взгляд.

В подарок, приуроченный к годовщине их союза, он вручил Морриган кольцо из чистейшего золота, дабы заменить им обручальное колечко, потерянное ею почти сразу же после бракосочетания. Новое широкое кольцо скользнуло на палец девушки, знаменуя, как заверил он ее, начало новой жизни. Нет ничего постыдного между мужем и женой, успокоил он ее, нежно целуя в губы.

Она отвернулась, избегая его поцелуев. Ее тело осталось застывшим и безразличным, отвергающим его семя.

И теперь это кольцо лежало на прикроватном столике.

Холодный гнев наполнил его. Она должна была уже проснуться - звук раскрываемых драпировок балдахина резким выстрелом пронзил утреннюю тишину.

Эта женщина - его юная невеста, а ныне телом, но не душой, его жена - по-прежнему оставалась для него загадкой. Как будто прошлой ночи никогда не существовало, как будто он никогда не был в ней. Он и сам не поверил бы в это, если бы ему не пришлось смывать с члена кровь - доказательство нежеланного жертвоприношения его девственной невесты.

На какое-то мгновенье Чарльза посетила шальная мысль сорвать покрывала и посмотреть, натянула ли она до пят свою ночную сорочку, но, вне всякого сомнения, его жена поступила именно так. Он почувствовал усталость от того, что растратил лишнюю энергию на безнадежное дело. А Морриган, как он осознал, была именно безнадежна.

Впервые он увидел ее в лесу, тринадцать месяцев назад. Она двигалась в каком-то волшебном танце вокруг истертых камней, невероятно грациозная, соблазнительная, словно Ева. Темные волосы каскадом рассыпались по ее спине. Весенние цветы, подбрасываемые в воздух, завораживающим дождем падали ей на голову.

Наблюдая за ней, он подумал, что наконец-то нашел то редчайшее сокровище - страстную женщину.

Пальцы Чарльза напряглись, сжимая рукоять хлыста.

Его родители прожили всю свою совместную жизнь в спокойной гармонии, как и многие представители высшего общества, обменяв богатство и титул на комфорт и удобство. Он поклялся избежать этой участи. Сейчас, после всего произошедшего, он остался у разбитого корыта, без малейшего намека на комфорт и удобство. Он был настолько уверен, что именно эта юная невеста, недавно превратившаяся в его жену, и есть та единственная. Он был настолько убежден, что сможет разбудить желания, которые должны же, без сомнения, быть в ней, но в ответ получил лишь ненависть, презрение и отказ. Должна же она хоть что-то чувствовать. Где спрятано то, что позволило бы ей стать его второй половиной, спутницей его душе, парой его телу. Где?

Он разжал пальцы, выпустив хлыст. Раз за разом она отвергала его подарки и его самого, замкнувшись в своем собственном мирке. Все эти долгие месяцы, целую жизнь, он вопреки всему надеялся, что сможет достучаться до нее.

Но не смог.

Страстность, увиденная в лесу, была миражом, порожденным его собственным желанием, но никак не ее.

Чарльз вздохнул, выпустив в холодную комнату теплое облачко серого пара.

Если бы он смог согреть ее, чтобы в его руках, под его ласками, она стала горячей и влажной, тогда бы он почитал бы ее до конца своих дней и до исступления любил бы каждую ночь, заставляя кричать от наслаждения.

А сейчас…

Сейчас это уже не важно.

Ну что ж, если он не добился ее страсти, тогда должен получить хотя бы то, что ему необходимо, - наследника.

Но не сейчас.

Его живот скрутило от одной только мысли о том, чтобы лечь с ней сейчас и повторить супружеский акт, который из-за ее излишней праведности превратился в процесс самоудовлетворения. Этой ночью он горько жалел о том, что должно было бы произойти, но никогда не случится. Этим утром гнев предопределил то, что было и будет всегда.