Сидони-Габриель Колетт: Клодина уходит...

Да, мой милый «Распорядок», ты будешь руководить мною в его отсутствие, до тех пор пока я не получу от него первое письмо.

Конечно же, я предупрежу «Городскую компанию», прослежу за Жюлем, буду проверять расчётные книжки прислуги, нанесу все указанные визиты и буду часто видеться с Мартой.

Марта – моя золовка, сестра Алена. Хотя мой муж и не одобряет её выбор, – она вышла замуж за романиста, впрочем, довольно известного, – он утверждает, что она обладает острым, хотя и несколько эксцентричным умом, что она и проницательна, и бестолкова. И я никак не разберу, как следует понимать эти его слова.

Во всяком случае, она вертит своим братом с поразительной ловкостью, и я уверена, что Ален об этом и не догадывается. Любому сорвавшемуся у неё с языка слишком вольному слову она тут же сумеет придать самый невинный смысл. А как искусно обходит она в разговоре опасные темы! Если мне случается прогневать своего господина и повелителя, я сразу сникаю и даже не осмеливаюсь вымолить у него прощения. А Марта либо смеётся ему прямо в лицо, либо очень кстати начинает восхищаться сделанным им замечанием или остроумно вышучивать какого-нибудь несносного болтуна, и Ален расправляет свои густые брови.

Да, у неё острый ум и золотые руки. Я прихожу в восхищение, видя, как она, ни на минуту не переставая болтать, мастерит прелестную шляпку или восхитительное кружевное жабо: изделия её не уступят по красоте работам самых искусных мастериц лучших модных магазинов Парижа. Но сама Марта отнюдь не похожа на мастерицу. Маленькая, пухленькая, с очень тонкой, туго стянутой талией и полными бёдрами, которыми она покачивает при ходьбе, она гордо несёт свою золотисто-огненную головку (тот же цвет волос, что и у Алена) с блестящими, пронзительными серыми глазами. Лицо маленькой поджигательницы (в том смысле, в каком это слово употребляли коммунары), которое она очень умело превращает в личико дамы восемнадцатого века. Облачко рисовой пудры, немного губной помады, платье из шуршащего шёлка, затканного гирляндами, блузка с острым вырезом и очень высокие каблучки. Клодина (эта насмешница Клодина, с которой мне не следует слишком часто встречаться) нередко называет её «маркизой на баррикадах».

Эта революционерка Нинон сумела полностью (я узнаю кровь Алена) подчинить себе мужа, которого покорила после недолгой борьбы. Леон для Марты – в какой-то степени то же, что и Анни для Алена. Я всегда называю его про себя «этот бедный Леон», хотя он отнюдь не выглядит несчастным. Он высокий, стройный брюнет с правильными чертами лица, остроконечной бородкой, миндалевидными глазами, с мягкими и гладкими волосами. Типичный уравновешенный француз. Хотелось бы, чтоб у него был резче очерчен профиль, упрямее подбородок, круче лоб и поменьше снисходительности в чёрных глазах. Он немного – это сказано слишком зло, и мне не следовало бы записывать – напоминает, как утверждает эта злючка Клодина, главного продавца из отдела шёлковых тканей, она однажды дала ему прозвище: «Что угодно сударыне?» И это прозвище осталось за бедным Леоном, на которого Марта смотрит как на выгодную статью дохода.

Она ежедневно запирает его на три или четыре часа в кабинете, и благодаря подобному методу он выдаёт, как сказала мне сама Марта, вполне приличную продукцию, один целый роман и ещё две трети в год, чего хватает, добавила она, лишь на «самое необходимое».

Существуют же на свете такие энергичные, предприимчивые и даже жестокие женщины, которые, строя своё благополучие, рассчитывают на склонённого над письменным столом человека, который всё пишет и пишет и неплохо себя при этом чувствует. Нет, такого мне никогда не понять. Временами я осуждаю Марту, а порой она вызывает у меня восхищение и даже немного пугает.

Сознавая, что она обладает чисто мужским властным характером, позволяющим ей эксплуатировать кроткого Леона, я, однажды расхрабрившись, сказала ей:

– Марта, ты и твой муж – противоестественная пара.

Она сначала остолбенела от изумления, потом разразилась громким смехом – ещё немного, и с ней бы случилась истерика.

– Нет, взгляните на эту Анни, она иногда такое выдаст! Никогда не смей никуда и носу показывать без толкового словаря. Противоестественная пара! Хорошо ещё, что тебя, кроме меня, никто не слышал – в наше-то время, когда…

И всё-таки Ален уехал! Даже болтовня не может заставить меня позабыть об этом. Что мне делать? Жить без него нестерпимо… А не уехать ли мне в деревню, в Казамену, в наш старый дом, который оставила нам моя бабушка Лажарис, чтобы никого, никого не видеть, пока он не вернётся?..