Сидони-Габриель Колетт - Вторая

– Нет, я, – возразила Фанни.

– А я – на террасе, – подхватила Джейн.

– А я – вообще нигде, – сказал Жан.

– Почему, Жан?

– Полнолуние, мамуля. Кошки и мальчики в такие ночи гуляют.

В сгущавшейся темноте он со своими светлыми волосами, поблёскивающими глазами и зубами, казалось, фосфоресцировал и слегка подрагивал, как вода в роднике. Отец смерил его с ног до головы взглядом, в котором не было ни сердечности, ни родительской гордости.

– В твоём возрасте… – начал Фару.

– «…я уже совершил убийство и произвёл на свет человека», – процитировал юноша.

Фару польщённо улыбнулся:

– Хм! Хм!

– Ничего себе штучки, – с упрёком сказала Джейн.

– Это всего лишь цитата, – снисходительно пояснил Фару.

Невдалеке свистнул вечерний поезд и стал печально карабкаться вверх по железной дороге, опоясывавшей ближайший холм над уже окутанной голубым туманом деревней. Красноватого оттенка луна отделилась от горизонта и поднялась в небо.

– Куда вы пошли, Джейн?

– Спущусь, Великий инквизитор, к нижней террасе и вернусь обратно, я слишком плотно поужинала.

– Тремя ложками риса и горстью смородины, – сказала Фанни.

– Всё равно. Фанни, вы не пойдёте со мной?

– Чтобы потом одолевать такой подъём?.. – ужаснулась Фанни.

Белое платье и английская песенка удалились. Приподняв тяжёлую руку мужа, Фанни положила её себе на плечи. Он не сопротивлялся, и его пальцы лениво коснулись груди Фанни. Склонив голову, она поцеловала слегка волосатую, как лист шалфея, руку, более белое и нежное запястье, зелёную жилку. Рука обезоруженно и доверчиво приняла эту почти застенчивую ласку.

– Ты такая славная, – произнёс над Фанни задумчивый голос Фару.

Застенчивый рот крепче прижался к запястью, к мужской руке, созданной для плуга, мотыги, тяжёлого орудия, но работавшей только авторучкой. Опёршись о плечо жены, Фару, казалось, спал стоя, с открытыми глазами.

«Быть может, он уже спит?» – подумала Фанни. Она не решалась прервать их дружеское объятие. Она вдыхала шедший от расслабленной ладони и руки здоровый запах тёплой кожи, приятного одеколона. Она не думала про себя: «Он, доверивший мне тяжесть своей руки, был и является моей большой любовью». Но не было ни одной линии на ладони, ни одной морщинки, браслетом опоясавшей это уже постаревшее запястье, которые не будили бы в ней любящей памяти, лихорадочного желания служить, уверенности, что она принадлежит этому мужчине и всегда принадлежала только ему.

С вкрадчивым шелестом раздвинулась листва, и вдоль ствола липы скользнуло лёгкое тело.

«Это Жан, – догадалась Фанни. – Он следит за Джейн внизу».

Она чуть было не рассмеялась, чуть было не сказала об этом Фару, но передумала. Тень от залитых лунным светом деревьев разрисовала голубыми узорами гравий, и небо в несколько мгновений стало ночным.

– В Бретани было бы не так жарко, – вздохнув, сказала Фанни вполголоса.

Фару убрал руку, словно только сейчас заметил, что он не один.

– В Бретани? Почему – в Бретани? А здесь разве плохо?

– О! Ты… Ты настоящая пустынная ящерица!

– Здесь хорошо работается… Ты хочешь, чтобы мы уехали?

– О, нет! Не теперь… Я имела в виду будущий год… Мы ведь не поедем сюда на будущий год?

Широкие плечи приподнялись и опустились в знак неведения.

– Здесь много неудобств… Слишком жарко – при том, что солнца не хватает… Мальчику плохо в его комнате, она вся прямо пышет зноем. Надо бы подыскать ему другое место.

– Да, конечно.

– Ты такой удивительный… Ведь другой комнаты для него нет.

– Глупости. Всегда можно найти какую-нибудь другую комнату. Да… Восточную комнату.

– Какую восточную?

– Комнату, в которой живёт Джейн.

– Если в ней живёт Джейн, то она в самом деле не свободна.

– А что, Джейн в будущем году тоже будет жить с нами?

Фару повернулся к жене и простодушно сказал:

– Не знаю. Откуда мне знать? Зачем об этом думать?

– Это из-за Жана…

– Он что, жалуется?

– Тише, Фару… На него это никак не похоже – жаловаться. Особенно если это как-то повредило бы Джейн, разве не ясно?..

– А-а! Да…

Фанни увидела, как над жёлтыми глазами Фару, в которых играл отблеск луны, сошлись брови. Ветер прошелестел по земле опавшими цветками и сухими листьями. Шелест листьев по гравию повторила лёгкая походка, и в конце террасы появилось белое платье Джейн. В противоположной стороне опустился на землю Жан Фару, лёгким прыжком соскочивший с толстой ветки липы.