Патриция Гэфни - Роковое сходство

Откуда-то доносился странный звук, похожий на вой, пугавший ее. Вой становился все громче, проникал прямо под кожу… Ей было страшно. Она хотела, чтобы Ник остановился, вернулся на покрытый ландышами луг, но он все шел вперед. Она увидела просвет в облаках у себя над головой. Сквозь него показалось сверкающее острие ножа. Вой стал оглушительным, он врезался ей в мозг, как пила, а лезвие ножа между тем спускалось все ниже.

Она открыла рот, и панический крик вырвался из ее груди – отчаянный вопль, заглушивший все вокруг. Она и представить не могла, что умеет так громко кричать. Весь мир превратился в звук, расплылся бесформенными цветовыми пятнами и заплясал у нее перед глазами. Весь ее страх вышел криком через легкие, очистил их. Она ничуть не удивилась, увидев, что лезвие ножа превращается в серебристый дым и растворяется среди облаков. Николас вернулся к ней, его глаза сияли благодарностью и любовью.

Анна проснулась и увидела его. Он стоял на коленях возле ее постели и смотрел на нее с сочувствием и преданностью. Она протянула к нему руки, и он склонился к ней. Из ее горла вырвался не то стон, не то рыдание, она обняла его, прижалась к нему. Ее сердце так переполнилось любовью, что ей стало больно. Анна еще крепче обвила руками его шею, содрогаясь от радости и облегчения, и подставила ему губы для поцелуя.

Впоследствии Броуди много раз вспоминал эту сцену, этот миг, когда ему следовало отпустить ее, и всякий раз приходил к тому, что не смог бы так поступить. Не потому, что она была прелестна, не потому, что ее тело под тонкой рубашкой оказалось гибким, хрупким и волнующим, не потому, что его очаровал нежный аромат, исходивший от ее волос. Он отозвался на ее простодушно пылкие объятия и ответил на ее чистый поцелуй просто потому, что она сама страстно желала этого. Ее желание он ощутил как нечто осязаемое, весомое, как насущную и острую потребность. Этой жажде, этим самозабвенно обнимающим его тонким рукам он не мог противостоять.

Анна открыла глаза, когда поцелуй прервался, и что-то кольнуло ее – какое-то ускользающее от осмысления, не передаваемое словами предчувствие… или воспоминание. Ее губы л питались, но до его слуха донесся лишь еле слышный шепот:

– Ты…

Его руки беспокойно задвигались у нее на плечах, и до нее опять донесся звук, уже слышанный раньше, но впервые дошедший до сознания: звяканье металла. Что-то тяжелое и холодное лежало у нее на груди. Он медленно выпрямился и убрал руки. И тут Анна увидела цепь.

В этот момент Броуди показалось, что кто-то вынимает из него душу: затаив дыхание, он ждал, что она вот-вот обрушится на него с проклятиями. Опять ее губы беззвучно задвигались, и он закрыл глаза, подавленный бесконечным сожалением. Но в тот же миг в его груди вспыхнул протест. Не успела она заговорить, как он снова прижал ее к подушке и поцеловал.

От неожиданности Анна потеряла способность двигаться и только следила за ним с широко открытыми глазами, пока ее ум безуспешно пытался осмыслить происходящее. Это происходило не наяву… это не могло быть правдой…

– Анна, – проговорил он, не отрываясь от ее губ.

Его голос!

Она уперлась ладонями ему в грудь, но не попыталась оттолкнуться. Броуди, найдя ту хрупкую границу, где ее губы смыкались, попытался преодолеть ее вкрадчивым и нежным движением языка. Тело Анны вздрагивало в его объятиях, она балансировала на грани между возмущением и покорностью. Потом ее губы раскрылись, и их языки встретились и соприкоснулись в застенчивом приветствии.

Они позабыли о дыхании, их сердца тяжко и бурно бились в унисон. Броуди начал легонько покусывать ее верхнюю губу, наслаждаясь ее бархатистым теплом. Теперь их языки стали кружить смелее, перемежая чувственное скольжение с дразнящими замираниями. Он погладил кончиками пальцев нежную кожу у нее на шее и был вознагражден тихим стоном блаженства, который заставил его затрепетать и вызвал на губах улыбку.

Поцелуй, начавшийся как в полусне, стал более требовательным и жадным. Дрожь пробегала по телу Анны, и ее возбуждение передалось Броуди. Ее нежная грудь прижималась к его груди, согревая сквозь грубую ткань льняной рубашки. Держа в ладонях его голову, упиваясь поцелуем, она прерывисто вздохнула, и он ртом ощутил этот глубокий вздох.

Броуди прервал поцелуй и выпрямился, лихорадочно соображая, как бы раздеть ее побыстрее. Никаких сомнений, никаких угрызений у него не осталось, его совесть смыло волной страсти, похоронило под сокрушительной тяжестью желания. Он коснулся пальцами верхней пуговицы на застегнутом наглухо воротничке ее рубашки, но в этот самый миг томная мечтательность в ее глазах вдруг сменилась настороженностью, голова заметалась по подушке.