Сидони-Габриель Колетт: Конец Ангела

– Ты что, старик? Уже полдень, а ты ещё не одет!

– Во-первых, я одет, – отвечал Десмон, распахивая пижаму, под которой оказалась белая шёлковая сорочка с золотисто-коричневой бабочкой. – Во-вторых, я не обедаю в городе…

– Ты… – произнёс Ангел, – ты… У меня нет слов!..

– Если хочешь, у меня найдётся для тебя глазунья из пары яиц, половина моей ветчины, моего салата, портер и клубника. И чашка кофе без ничего.

Ангел посмотрел на него с бессильной яростью слабого.

– Почему?

– Дела, – сказал Десмон, нарочно гнусавя. – Шампанское. Ты же слышал. Ох уж эти мне виноторговцы! Если их не держать в ежовых рукавицах… Но это я умею.

Он сплёл пальцы, и коммерческая гордость захрустела в суставах.

– Ну так как? Да или нет!

– Да, варвар!

Ангел швырнул ему в лицо шляпу, но Десмон поднял её и отряхнул, давая понять, что время мальчишеских выходок прошло. Они съели остывшую глазунью, ветчину, язык и выпили хорошего тёмного пива с бежевой пеной. Говорили мало, и Ангел, глядя на мощёный двор, почтительно скучал.

«Зачем я здесь?.. Затем, чтобы не быть дома и не есть котлеты "Фюльбер-Дюмонтейль"». Он представил себе Эдме в белом, американского полковника с кукольным лицом и доктора Арно, перед которым Эдме строила из себя послушную девочку. Он вспомнил погончики Шарлотты Пелу и почувствовал к Десмону что-то вроде безответной нежности, как вдруг тот спросил:

– Знаешь, сколько здесь выпито сегодня шампанского с четырёх часов вечера до четырёх утра?

– Нет, – ответил Ангел.

– А знаешь, сколько бутылок доставили сюда полными и вынесли пустыми с первого мая по пятнадцатое июня?

– Не знаю.

– Ну, назови цифру!

– Да не знаю я, – огрызнулся Ангел.

– Ну всё-таки! Назови цифру, хоть примерную. Попробуй!

Ангел ковырнул ногтем скатерть, как на экзамене. Он маялся от жары и собственного бездействия.

– Пятьсот, – выдавил он из себя.

Десмон откинулся на спинку стула, и его монокль метнул болезненный отблеск в глаз Ангелу.

– Пятьсот! Умереть со смеху!

Десмон хвалился. Когда он смеялся, смеялись только его плечи, вздрагивая, будто от рыданий. Он допил кофе, выдержал паузу, чтобы эффектнее ошеломить Ангела, и поставил чашку на стол.

– Три тысячи сто восемьдесят две, детка. А знаешь, сколько я на этом наварил…

– Нет, – перебил Ангел, – и мне плевать. Отстань. Хватит с меня моей мамаши, которая без конца ведёт эти разговоры. И вообще…

Он встал и неуверенно прибавил:

– Деньги… меня не интересуют.

– Забавно, – сказал уязвлённый Десмон. – Забавно. Смешно.

– Возможно, – сказал Ангел. – Но представь себе, это так. Деньги меня не интересуют… больше не интересуют.

Эти простые слова он выговорил с трудом, не поднимая головы. Смущённый своим признанием, он, пряча глаза, стал катать по ковру корочку хлеба, и это занятие на миг вернуло его к чудесным годам отрочества.

Десмон впервые посмотрел на Ангела с недоверчивым вниманием, как врач на больного: «Уж не симулирует ли он?..» И как врач, он прибегнул к расплывчатым, успокаивающим выражениям:

– Это у тебя пройдёт. Сейчас все слегка хандрят. Люди сбиты с панталыку. Работа – прекрасный способ восстановить душевное равновесие, старичок… Вот я, например…

– Знаю, – перебил Ангел. – Ты сейчас скажешь, что мне не хватает серьёзного дела.

– Ты же сам этого ждёшь, – снисходительно усмехнулся Десмон. – Ах, какое благословенное время!..

Он собирался излить свои купеческие восторги, но вовремя удержался.

– Тут дело ещё и в воспитании. Конечно, подле Леа ты не мог узнать жизнь. Ты беспомощен перед людьми, перед обстоятельствами.

– Это я уже слышал, – сердито отвечал Ангел. – Леа так не думала и была права. Ведь она даже побаивалась меня и всегда со мной советовалась, прежде чем совершить сделку.

Он выпятил грудь, гордый былыми временами, когда побаиваться значило уважать.

– Вот и займись опять деланием денег, – посоветовал Десмон. – Это игра, которая не выходит из моды.

– Да, – согласился Ангел. – Да, разумеется. Просто я жду.

– Чего же ты ждёшь?

– Чего я жду? Ну, в общем, я жду случая… более удобного случая…

– Более удобного в каком смысле?

– Не приставай! Если угодно, мне нужен повод, чтобы снова взять в свои руки всё то, что война на долгие годы отняла у меня. Моё состояние, которое, в сущности…

– Довольно значительное, – подсказал Десмон. До войны он сказал бы «колоссальное» и другим тоном. Ангел покраснел от минутного унижения.