Элоиза Джеймс - Снова в дураках

- Хорошо, но как, по вашему, они закрепляют эти бусинки на голове? - спросила она. - Не хотелось бы, чтобы они свисали с вас цепочкой, наподобие шутовского украшения, или что-то в этом роде.

Женевьева вздохнула.

- Я не знаю.

- Хорошо, полагаю, мы можем попробовать, - согласилась Элиза. Сорок пять минут спустя золотые бусинки сверкали в волосах Женевьевы.

- Это выглядит прекрасно, - заметила Женевьева, восхищенная результатом.

Ее волосы были стянуты сзади в пучок, из которого спускались свободные пряди, украшенные бусинками. Ей даже казалось, что эти бусинки делали ее волосы более однородно окрашенными на вид.

- Спасибо, Элиза!

- Только не кивайте головой, как сейчас! - проворчала та.

- Действительно, похоже, они не совсем прочно закреплены, - засомневалась Женевьева, покачивая головой. Если поцелуй Фелтона - поцелуй, который, как она решила, он непременно ей подарит - будет хоть сколько-нибудь энергичен, ее волосы упадут на плечи, растеряв все бусинки и придя в полный беспорядок. Что ж, когда Фелтон будет ее целовать, она просто будет держать свою шею несгибаемой. Как же много времени прошло с тех пор, когда кто-то, о ком она думала без малейшего протеста, целовал ее.

Лусиус Фелтон был из тех джентльменов, которых никогда не поймаешь за приглаживанием волос перед зеркалом в прихожей. С точки зрения Женевьевы, критике в нем можно было подвергнуть только его внушительные размеры, которые, на ее взгляд, были даже несколько устрашающими, а еще его глаза с тяжелыми веками и вечно каким-то неопределенным выражением. Считает ли он ее красивой? Ничто на это не указывало. Женевьева выпила свой херес с опрометчивой несдержанностью, обещая себе, что Фелтон обязательно поцелует ее в карете, даже если ей придется приказать ему это сделать.

Несмотря на столь решительные мысли, как только Женевьева оказалась в карете, она поймала себя на том, что усердно рассматривает свои золотые туфельки (сшитые по самой последней моде и слегка открывающие пальцы ног). Ей с большим трудом удалось набраться храбрости и просто посмотреть на Фелтона. Он был одет в шафранового цвета пальто, с изысканной точностью облегающее тело. Фелтон выглядел очень, ну очень недоступным.

- У вас новая трость? - наконец спросила Женевьева, в отчаянии пытаясь сказать хоть что-то.

- Сделана Биттлмейром, - ответил он, приподнимая ее и давая Женевьеве возможность рассмотреть ее получше. Женевьева тупо уставилась на трость. Что же ей сказать такого, что заставит его сесть рядом с нею? Или самой броситься к нему подобно, одной из петард мистера Конгрива [5]? Вероятнее всего, он загородится тростью, и она, отскочив, рухнет на пол.

- Никогда раньше не обращала внимания на эту круглую ручку, - пробормотала она. - Зачем она под вашим сиденьем? Что она открывает?

- Там находится коробка с ликером, - объяснил Фелтон.

- О, могу я посмотреть?! - воскликнула Женевьева, сжимая руки и надеясь, что такой энтузиазм с ее стороны не отпугнет его.

- Конечно.

Фелтон привстал с присущим ему изяществом, поднял со своего места подушку и вынул из ящика коробку красного дерева.

- Сядьте рядом со мной, - сказала Женевьева с обольстительной, как она надеялась, улыбкой.

Он повиновался без комментариев, открыв при этом коробку, в которой находились две бутылки и два бокала, уложенные на красный бархат.

- Могу ли я предложить вам бокал канарского вина [6]?

- О, конечно! - отозвалась Женевьева.

Теперь, когда он сел рядом с нею, она испугалась еще больше. И все же... одна его близость заставила дрожать ее колени. Настолько он был прекрасен. Ни один волос не выбился из его прически, все, во что он был одет, было самого высшего качества. Он посмотрел на нее сбоку из-под густых ресниц, и Женевьева почувствовала, что краснеет.

Она взяла из его рук бокал и сделала глоток.

- Я с нетерпением жду Отелло Уиттера, - лениво произнес Фелтон, опершись тростью в пол кареты. Себе он вина не налил. - Мне понравилась его игра в роли короля Лира, хотя я и сомневаюсь, что Ковент-Гарден подходящее место для таких спектаклей. Ложи расположены настолько близко друг к другу, что публика склонна, как бы это лучше выразиться, быть невнимательной.

- Фелтон, - произнесла Женевьева. К ее ужасу у нее слегка дрожал голос.

- Да, миледи? - откликнулся он.

Карета сбавила ход. Если она не поцелует его сейчас же, то на пути домой у нее уже не хватит на это храбрости, ведь он, несомненно, сядет по другую сторону. Женевьева поставила пустой бокал рядом с собой, положила руки на плечи Фелтона и коснулась его губ своими.