Редкие прохожие, встречающиеся на пути Рамунчо и Аррошкоа, в знак приветствия приподнимают свои шерстяные береты, и не просто из вежливости, а потому что знают этих двух лучших игроков края – Рамунчо, правда, многие уже забыли, но зато всем, от Байонны до Сан-Себастьяна и кончая затерянными в горах деревушками, знакома румяная физиономия Аррошкоа и его загнутые кверху кошачьи усы.
Решив разделить путешествие на два этапа, молодые люди переночевали в Мендичоко. И теперь они несутся во весь опор настолько погруженные в свои мысли, что им не приходит в голову поберечь силы своей крепкой лошадки для ночного предприятия.
Ичуа, однако, с ними нет. В последнюю минуту Раймон испугался этого сообщника, готового, как ему казалось, на все, даже на убийство; охваченный внезапным смятением, он отказался от помощи этого человека, который цеплялся за повод лошади, чтобы помешать Рамунчо уехать; лихорадочным жестом тот бросил ему горсть золота как плату за советы, как выкуп за свободу действовать в одиночку, как гарантию того, что он не будет замаран никаким преступлением. Чтобы избавиться от него, Рамунчо отдал ему ровно половину условленной суммы, а затем пустил лошадь в галоп, и, когда неумолимое лицо исчезло за поворотом дороги, с души у него словно свалился камень.
– На ночь ты оставишь мою повозку в Араноце у трактирщика Буругойти, с которым я договорился, – сказал Аррошкоа. – Сам понимаешь, когда дело будет сделано и моя сестра уедет, я вас оставлю, больше я не хочу ничего знать… А кроме того, у нас тут одно дельце с людьми из Бурусабала, нужно переправить в Испанию лошадей, как раз недалеко от Амескеты, минутах в двадцати ходьбы, и я обещал быть там не позже десяти часов.
Что они будут делать, эти братья-союзники, как собираются они осуществить свое намерение? Они плохо это себе представляют; все будет зависеть от обстоятельств; для разных случаев у них предусмотрено множество смелых и хитрых планов.
Во всяком случае, два места, одно для Раймона, другое для нее, забронированы на борту эмигрантского судна, на которое уже погружен багаж и которое завтра вечером выходит из Бордо, увозя несколько сотен басков к берегам Латинской Америки.
На маленькой станции Араноц, куда повозка доставит влюбленных в три часа ночи, они сядут на поезд, идущий в Байонну, а в Байонне пересядут на поезд Ирун – Бордо. Бегство будет столь стремительным, что у маленькой беглянки в ее смятении, страхе и конечно же в смертельно-сладостном опьянении не будет времени ни для размышлений, ни для сопротивления.
В глубине повозки лежат приготовленные для Грациозы платье и мантилья, чтобы она могла сбросить монашеское одеяние и чепец: вещи, которые она носила до ухода в монастырь и которые Аррошкоа отыскал в шкафу своей матери. Раймон думает о том, что это вот-вот может стать реальностью, что они будут совсем рядом на узком сиденье, закутанные одним дорожным пледом, что она будет принадлежать ему отныне и навеки… И от этих мыслей у него начинает кружиться голова, а тело снова охватывает дрожь…
– А я тебе говорю, что она пойдет за тобой! – произносит Аррошкоа, дружески похлопывая Рамунчо по колену, чтобы вывести друга из мрачной задумчивости и поддержать его. – Вот увидишь, она пойдет за тобой, я в этом уверен. Ну а если она будет колебаться, тогда положись на меня!
Если она будет колебаться, тогда придется применить силу, они на это готовы. О, совсем немного, всего лишь разжать и отвести руки старых монахинь, протянутые, чтобы удержать ее! А потом они отнесут ее в повозку, где нежные объятия ее бывшего жениха наверняка закружат ей голову.
Как все это произойдет? Они пока что не очень себе представляют, полагаясь больше на свою решительность и находчивость, которые не раз помогали им выпутываться из стольких опасных переделок. Одно они знают твердо – они не отступятся. Они поддерживают и возбуждают друг друга, готовые вместе идти до конца, твердо и решительно, словно два бандита накануне серьезного дела…
Заросшая густым лесом и окруженная невидимыми высокими горами местность, по которой они едут, изрезана глубокими оврагами и извилистыми ущельями, на дне которых в зеленом сумраке листвы журчат потоки. Вековые дубы, буки, каштаны, питаемые свежими молодыми соками, становятся все более величественными. Их мощная листва безмятежно раскинулась над этой взбаламученной землей. Вот уже тысячелетия укрывают и успокаивают они ее свежестью своего неподвижного плаща.
Читать дальше