Кэтрин Уэбб: Опускается ночь

Тут до них доносится крик, и они замечают человека, машущего им из окна автомобиля.

– Эй, там, на корабле, дорогие мои! – Голос Бойда звучит возбужденно. Он машет шляпой и смеется, выходя из машины, выпрямляет длинные конечности и расправляет плечи, раскладываясь, словно подзорная труба. Высокий и худой, он двигается с нарочитым изяществом из вечной боязни выглядеть неуклюжим.

– Привет! – восклицает Клэр. Она привезла их в эту даль и теперь с облегчением перекладывает ответственность на мужа.

Они с Пипом быстро идут к машине, и Клэр оборачивается, чтобы махнуть носильщику с багажом.

– Проверь, все ли чемоданы на месте. Не удивлюсь, если мы недосчитаемся какого-нибудь и его увезут в Таранто, – говорит Бойд.

– Нет, всё тут.

Бойд крепко обнимает Клэр, поворачивается к Пипу и на какой-то миг застывает в растерянности. И это тоже внове – едва заметная неловкость, возникшая между ними. Клэр догадывается, что и Бойд заметил признаки подкрадывающегося взросления. Они пожимают руки, затем нерешительно обнимаются.

– Филипп, ты такой высокий! Гляди-ка, уже гораздо выше Клэр, – говорит Бойд.

– Я был выше Клэр с позапрошлого Рождества, папа, – обиженно отвечает Пип.

– Правда? – Бойд сконфужен, его улыбка делается растерянной, словно он забыл что-то важное, чего ни в коем случае нельзя было забывать.

Клэр спешит ему на выручку.

– Просто бо́льшую часть времени ты проводил сидя – на стуле, на велосипеде или в лодке. Трудно было определить твой рост, – говорит она. И тут порыв ветра снова приносит запах крови и насилия. Бойд бледнеет, улыбка окончательно сползает с его лица.

– Давайте полезайте в машину. Бойня отсюда меньше чем в полумиле, и я не выношу этого смрада.

Несмотря на толстый слой пыли, покрывающей кузов, видно, что автомобиль новой модели. Пип оглядывает его с почтительного расстояния, прежде чем сесть. Водитель со смуглым непроницаемым лицом едва кивает Клэр, вместе с носильщиком укладывая в багажник их вещи, но его взгляд возвращается к ней снова и снова. Она старается не обращать на это внимания. Этот парень был бы красив, если бы не заячья губа, обнажающая верхнюю десну и кривые зубы.

– Здесь на тебя будут засматриваться, моя девочка, – говорит Бойд, понизив голос, когда машина трогается с места. – Из-за светлых волос. В здешних местах это в диковинку.

– Ясно, – отвечает она. – И на тебя засматриваются?

Она улыбается, и Бойд берет ее за руку. У него тоже светлые волосы, но появившаяся седина делает их серебристыми, почти бесцветными. На макушке они поредели, а залысины становятся все глубже и глубже, открывая лоб и виски, словно отлив, обнажающий морское дно. После расставания – хотя сейчас он был в отъезде всего месяц – Клэр замечает, как он постарел. Он спрашивает, как прошло путешествие, что они видели, что ели, удавалось ли им высыпаться. Спрашивает, как выглядел сад в Гэмпшире перед их отъездом и о школьном табеле Пипа. Он задает вопросы с какой-то отчаянной, почти маниакальной настойчивостью, и это сразу настораживает Клэр, вызывая глубоко запрятанные тревоги и опасения. «Только не это, – молит она про себя. – Только не это». Она начинает быстро перебирать в уме все мелочи, которые могла упустить, – какой-нибудь знак, что-то сказанное им в телефонной беседе или даже что-то из забытых им вещей, любой намек на проблему. Она сделала все, как он велел, привезла с собой Пипа, но что-то явно не так. Они отъезжают от станции, окутанные облаком светлой пыли, и, хотя в окно дует свежий ветер, ее по-прежнему преследует запах крови.

На Пьяцца Плебишито толпятся мужчины в черном. Это джорнатари , поденщики, у которых за душой ничего нет, и их единственное средство прокормиться – сила рук и спин. В предрассветном сумраке они являют собой скопище темных силуэтов на фоне светлых камней мостовой. Голоса звучат приглушенно; мужчины переминаются с ноги на ногу, покашливают, негромко перекидываются парой-тройкой слов. Стоит им с Валерио смешаться с толпой, как Этторе ощущает запах сальных волос и въевшегося в одежду застарелого пота, горячее несвежее дыхание. Этот запах неотступно преследует его, окружает повсюду с тех пор, как он себя помнит. Запах тяжкого труда и нужды. Запах людей с железными мышцами и костями, людей, превратившихся в скотину. Наниматели уже здесь, одни сидят верхом, другие стоят рядом с лошадьми, держа их за повод, третьи восседают в небольших открытых повозках. Они нанимают пять человек здесь, тридцать там. Одному скотнику требуется несколько помощников, чтобы обрезать овцам копыта. Работа легкая, но за нее почти ничего не заплатят, и мужчины смотрят на него с неприязнью, понимая, что кому-то все же придется потрудиться задарма.