Наметанный взгляд капудан-паши легко определил, что пленник, заявивший о том, что является известным живописцем, принадлежит к богатому или по крайней мере — знатному семейству, и, следовательно, за него можно потребовать хороший выкуп. Ибрагим-паша предложил итальянцу доказать свое умение в живописи, и Антонио, умоляя небеса о милости, сделал несколько набросков. Видимо, венецианский патриций не лгал, уверяя, что Карриоццо наделен определенным даром, потому что рисунки турецкому паше очень понравились.
Но по прибытии в Стамбул Ибрагим-паша изменил свое намерение оставить пленника себе и посетил с визитом шахзаде Мехмеда — старшего сына султана Баязида, чтобы вручить ему художника из Пармы, обладающего удивительным умением переносить на бумагу волнующее течение морских вод, изменчивый бег облаков и неспешное падение лепестков из распустившегося бутона розы. Сын султана дар милостиво принял и сделал художника своим придворным живописцем. Но не забыл объявить Карриоццо о том, что пленник, несмотря на привилегированное положение, является рабом, и, следовательно, свободу может получить лишь при двух условиях: или Мехмед сам решит подарить Антонио статус вольного человека, или освободит живописца при получении выкупа из Пармы.
Вот так потерпевший кораблекрушение посланец республики Святого Марка оказался во дворце наследника султана Баязида. О такой удаче своего агента венецианский патрициат даже не мечтал.
Стамбул, 1490 год
Проходили дни, недели, месяцы, но вестей из дома не было. Вестей и денег. Пленник находился в полной растерянности. Конечно, сумма, которую запросил шахзаде, довольно велика, но неужели отец мог настолько обозлиться на сына-ослушника, что отказался выкупить его? Антонио боялся поверить этому.
По утрам и вечерам он выходил на террасу, обращенную в сторону моря, и, всматриваясь в разноцветные треугольники-паруса кораблей, старался уверить себя, что на одной из этих галер в Стамбул спешит его долгожданная свобода. Но с каждым прожитым днем надежда на освобождение таяла быстрее, чем роса под лучами жаркого солнца. А вокруг, куда ни взгляни, раскинулся огромный округло-выпуклый город, скрывающий под высокими каменными сводами сотни улочек и переходов, щетинившийся стрелами бесчисленных минаретов, сковывающий душу цепью древних византийских стен, оглушающий призывами муэдзина к очередной молитве, пьянящий дурманящим сладким запахом, пропитавшим воздух сонного царства, в котором нет места беззаботному веселью, где красавицы должны прятать свою мимолетную молодость, любовь и красоту за высокими стенами ограды, в тоске и печали ожидая того сладостного мига, когда милостивый взор господина упадет на миловидное личико счастливицы. Порой этот миг так никогда не наступал.
Впрочем, о судьбе обитательниц гарема Антонио почти не задумывался, ему приходилось беспокоиться о своей незавидной участи. Сыну султана исполнилось всего двадцать лет, но не было во всем мире распутнее человека. Распутнее и страшнее. Шахзаде находил радость в донельзя непристойных наслаждениях и, впадая в запои, терял разум. Нередко жестокие забавы Мехмеда, обкурившегося анаши, переходили границы допустимого. Во дворце шептались о том, что очень часто, натешившись с очередной жертвой, шахзаде жестоко убивал ее, заставляя вытерпеть страшные муки, а затем отправлялся бродить переодетым по улицам, базарным кварталам и кабакам в поисках новых забав, и люди страшились его появления.
С пленником-живописцем пока что обращались почтительно. Карриоццо жил в прекрасных комнатах, свободно гулял по окрестностям дворца, в его распоряжении были расторопные слуги, от обильной вкусной еды частенько бывало трудно подняться из-за низенького стола, а бессонные ночи помогали скоротать молоденькие наложницы. Когда же по приказанию Мехмеда Антонио расписал спальные покои дворца картинами фривольного содержания, шахзаде и вовсе пришел в восторг — лет десять назад венецианский художник Джентиле изукрасил покои султана Мехмеда Завоевателя подобными сюжетами, и внук великого султана давно уже мечтал заиметь точно такие же у себя во дворце. С этого дня Карриоццо стал любимцем и наперсником Мехмеда. Он с удовольствием сопровождал шахзаде на охоте, но со значительно меньшим восторгом принимал участие в бесконечном возлиянии хмельных напитков, к которым юный сын Баязида, в нарушение закона Мухаммеда, давно пристрастился.
Читать дальше