Хейвуд Смит - Любовник ее высочества

Филипп скептически усмехнулся:

– Смирение?

Энни спокойно встретила его взгляд.

– Она многим рискнула, когда приехала сюда в попытке восстановить мое доверие к вам. Она все мне рассказала, не щадя даже свою гордость.

Он поднял бровь.

– За это, конечно, я ей очень благодарен, но, думаю, едва ли один жест…

И снова она оборвала его, ее глаза светились сочувствием:

– Разве вы не видите? Принцесса тоже жертва, даже больше, чем мы все. Прошлым летом, на том бруствере, она спасла тысячи жизней, но пожертвовала своим будущим. Мгновение величайшей славы стоило ей того, что она желала больше всего на свете. Теперь ей уже никогда не выйти замуж за Людовика. Она никогда не станет королевой.

Энни погладила розовую макушку своей дочери и вновь посмотрела на Филиппа. Черты его лица заострились из-за перенесенных за последние два дня тяжких испытаний, но это сделало его даже более привлекательным. И, когда он смотрел на нее или на своих детей, в его глазах горели любовь и гордость. Филипп с Энни сталкивались с изменой, предательством, яростью, болью, страхом, страданием, даже со смертью, но Энни вновь готова была пережить все это, лишь бы увидеть радость этой минуты.

Она потянулась и взяла Филиппа за руку.

– Нам все-таки удалось, хотя и с трудом, достигнуть всего, чего мы желали. А у Великой Мадемуазель не осталось ничего, кроме денег, а какая ей от них сейчас польза? Париж и двор были ее жизнью, а теперь она изгнана и лишена этого, возможно, навсегда.

Энни вздохнула, внезапно устав от напряженной беседы, но заставила себя продолжать:

– У нее нет короны. Нет власти. Нет армии. Нет настоящих друзей. Нет влияния. Нет положения в обществе. Нет ни мужа, ни детей. – Она знала, что Великой Мадемуазель и не суждено иметь детей, даже если ей позволят выйти замуж, но эту тайну Энни унесет с собой в могилу.

Она прижала драгоценный сверток еще крепче к груди и продолжила:

– Теперь, когда умерла ее старая Нурье, рядом с принцессой не осталось никого, кто бы по-настоящему любил ее. Никого. – Она перевела взгляд с дочери на сына, мирно спящего на руках у Филиппа. – А наши дети будут любить ее. Мы сможем дать ей хотя бы это.

Филипп не сразу решился заговорить. Впервые он увидел Великую Мадемуазель такой, какой видела ее Энни. Осуждать принцессу за ее замыслы и ее гордыню – это все равно что осуждать сокола, который, охотясь, камнем падает сверху и убивает свою добычу. Энни права. С самого начала Великая Мадемуазель была в плену своего происхождения и своих амбиций. Она дорого заплатила за все свои поступки и будет платить всю оставшуюся жизнь.

Что ж, Энни, как видно, права. Они могут поделиться ниспосланным свыше счастьем. Их любви хватит на всех, даже на Великую Мадемуазель.

Филипп поднял голову.

– Крестная мать нашим детям… – В обычных обстоятельствах подобная просьба была бы с их стороны чересчур самонадеянной. Но, учитывая то, что принцесса находится в опале, они как бы поменяются ролями. Он кивнул: – Возможно, это наконец уравновесит чаши весов. Пусть будет так, если, конечно, ее высочество согласится.

Энни улыбнулась:

– Согласится.

Филипп встал, беспокоясь, что слишком долго говорил с ней.

– Простите. Я утомил вас разговорами. – Он кивнул на их дочку. – Она вот-вот уснет, и вам стоит сделать то же самое. – Он взял ребенка в свободную руку, не потревожив его. – Мы вернемся позже, после того, как вы немного отдохнете.

Филипп выпрямился, собираясь уйти, но его уходу помешала Сюзанна, которая ворвалась в комнату, едва успев постучать в дверь. За ней следовала Мари.

Сюзанна потянулась за детьми.

– Если позволите, ваша милость. Благодарю вас.

Филипп остался стоять с пустыми руками, а служанки, неся его детей, торжественным шагом направились к выходу.

Проходя мимо, Сюзанна кинула через плечо:

– Так распорядился доктор. Мы принесем их назад через несколько часов, после того, как госпожа хоть немного поспит.

Когда она закрывала за собой дверь, Филипп пробормотал:

– В этом доме не очень-то считаются с хозяином. Ну ничего, теперь, когда я вернулся…

Энни закончила за него:

– Теперь, когда вы вернулись, Мезон де Корбей наконец стал настоящим домом. Нашим домом, моим, вашим, и детей, точь-в-точь таким, какой я видела тогда в своих грезах, когда маленькой девочкой жила в монастыре. – Голос Энни звучал едва слышно, и веки, затрепетав, сомкнулись.

Филипп отошел к окну, вздохнул. Энни права. Они все вернулись домой.