Энн Дуглас: Хитрость мисс Кэролайн

Женщина неуклюже взобралась в экипаж, поддерживаемая сзади служанкой. Та подбадривала хозяйку, помогая ей преодолевать ступеньки. Женщина в черном села в углу, указав служанке на место между собой и священником. У Дикона и Рут были места по ходу кареты, пассажирки сидели напротив. Карета была рассчитана на четырех пассажиров. Дикон решил было сесть рядом с кучером, но передумал. Он заплатил за место внутри, и у него нет желания сражаться с ветром. Все трое, сидевшие напротив, были людьми маленькими и худыми, даже женщина с животом, и тесно им не было.

— Не хотите сесть на мое место, мэм? — вежливо спросил он женщину.

Она сидела, низко склонив голову, черная шляпа почти полностью закрывала лицо. Голова поднялась, и пустые глаза посмотрели сквозь него. Женщина убрала выбившуюся из-под шляпы прядь волос и снова опустила голову.

— Нет, — сказала она наконец. У нее был низкий и певучий голос, но Дикон никогда не слышал, чтобы в одном слове звучала такая безысходность. — Нет, благодарю вас, — повторила она, но головы не подняла. Из сумочки появился носовой платок, и женщина принялась методически теребить кружево.

Дикон с сестрой переглянулись. Рут недоуменно подняла брови и пожала плечами.

Кондуктор заглянул внутрь и собрал билеты. Он был удивлен, обнаружив в карете пять пассажиров вместо четырех. Он помолчал, затем крикнул:

— Все места заняты! — и захлопнул дверь. Прогудел рожок, и почтовая карета, идущая в Эдинбург через Дарем, выехала с постоялого двора. Было ровно восемь часов вечера.

Дорога, по которой они ехали, была в приличном состоянии, но путешествие оказалось ужасным. Они еще не проехали Излингтон, как пошел мокрый снег. Извозчик, которому не хотелось выбиваться из расписания, не придерживал лошадей до тех пор, пока те несколько раз не поскользнулись. Впечатление было устрашающее. После этого они уже шли шагом до следующего постоялого двора, где меняли лошадей. Дикон знал, что можно не надеяться ни на что хорошее, когда четыре лошади в одной упряжке идут шагом. Их медленная тяжелая поступь заставляла его скрипеть зубами. Если бы не было так холодно, он бы сам пошел пешком. Воздух в карете был спертым, и Дикон открыл окно, чтобы проветрить. Но как только он высунул голову, его тут же облепило мокрым снегом. Он старался уснуть, но у него слишком замерзли ноги. Он ворчал и жаловался Рут, которая стойко держалась. Иногда он поглядывал на беременную женщину. Та казалась равнодушной ко всему, что происходило вокруг, и продолжала методично теребить носовой платок.

Карета ненадолго останавливалась, чтобы сгрузить или загрузить почту. Пассажиры, ехавшие наверху, на таких остановках тоже менялись. Дикон каждый раз выходил, чтобы размять ноги. Священник вышел в городке под названием Биглзуейд, и в карете теперь их осталось четверо. Ночь прошла, наступил день, и вместо мокрого снега теперь моросил холодный унылый дождь. Карета поехала быстрее.

На коротких остановках Дикону с Рут удавалось что-нибудь перекусить, но они все равно оставались голодными. Женщина со служанкой ни разу не вышли из кареты. Женщина почти не двигалась. Интересно, она спит или потеряла сознание. Дикон вопросительно посмотрел на служанку, та уставилась на него ничего не выражающим взглядом.

— Черт подери, — сказал Дикон, когда они с Рут подходили к очередному крохотному трактиру в надежде немного размять затекшие ноги и чего-нибудь съесть. — Она едва дышит. Мы должны что-то сделать?

— Что мы можем сделать? — ответила вопросом на вопрос сестра. — Если ей понадобится помощь, она, естественно, скажет. Ее служанка спокойна.

— Она ничего не ела. Может, взять ей пирожок? Если она откажется, может быть, ее служанка поест.

— Почему бы и нет? — согласилась Рут. — Мне это кажется вполне уместным. Ей, наверное, трудно выйти, а потом снова подняться в коляску. Вот почему она и не выходит.

— Или она от кого-то прячется и не хочет, чтобы ее увидели, — предположил Дикон.

— Ты так думаешь? А почему? — Рут широко открытыми глазами смотрела на брата. — Я знаю почему! Она не замужем, и ее отец разгневался на нее. Такое может быть, как ты думаешь? Хотя, честно говоря, не могу представить себе мужчину, который бы на нее позарился. Бедняжка. Мы никогда не узнаем, в чем дело.

— Что-то я сомневаюсь, — покачал головой Дикон, — что отец мог так долго ничего не замечать и только терпеть и не разгневаться. Что бы там ни было, я собираюсь купить ей пирожок.