Кэтрин Коултер - Графиня

Он не называл меня Андреа с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. В тот день я заставила кобылу перепрыгнуть через слишком высокую изгородь и едва не сломала себе ноги. Он был вне себя от бешенства, чего я в то время не понимала, поскольку так мучилась от боли, что хотела умереть. Зато поняла позже. И вот теперь снова стала Андреа. Вероятно, он очень расстроен и крайне недоволен мной.

— Мне известно, что граф Девбридж — вдовец лет пятидесяти, если не старше, имеет двух племянников, один из которых мой ровесник и его наследник. Короче говоря, он пожилой человек, слишком старый, чтобы жениться на девушке двадцати одного года. Скажи мне, что это не правда. Скажи, что разорвала помолвку, или все это дурацкие слухи, или что ты опомнилась и отделалась от графа. — Он осекся и, подняв на меня глаза, охнул:

— Да что это с тобой? Господи, ты белее моего галстука! Ты сотворила эту глупость, верно? Проклятие, ты дала слово злосчастному старику!

Я едва подавила безумный порыв умолять его о прощении. Лишь бы стереть с его лица выражение неверия и брезгливости! Но пришлось сдержаться. Я продолжала сидеть, наблюдая за кузеном, в полной мере осознав глубину его шока и ужаса. Но к чему столько эмоций? Разве так редко молодые девушки выходят замуж за мужчин, вошедших в зимнюю пору своего существования? А ведь Лоренс едва достиг осени, если можно так выразиться. У него все зубы свои. Он сохранил прямую осанку, не горбится, не нянчит свою подагру.

— Я обязательно сообщила бы тебе, — выдавила я наконец. — Написала бы письмо. Просто не думала, что ты приедешь на свадьбу, поскольку церемония будет чрезвычайно скромной. В конце концов, ты ведь не почтил своим присутствием похороны дедушки!

Питер вскочил и принялся метаться по длинной узкой комнате. Потом все же подошел, сжал мой подбородок и силой приподнял его:

— Смотри мне в глаза, черт тебя побери!

— Я смотрю.

— Верно, но что при этом видишь? Смотри на меня, Энди, на своего кузена, который любит тебя и считает родной сестрой. Ладно, я и без того достаточно накричал на тебя. Этим толку не добьешься. Правда, если твой противник — мужчина, крики словно отворяют шлюзы, и вся горечь вытекает, давая место разуму и логике. Но женщины отвечают либо слезами, либо упорным сопротивлением, что не приводит ни к какому результату, кроме обид и истерик. А теперь слушай и не отводи глаз. Я больше не повышу на тебя голоса. И все, что прошу, — объяснить, почему ты согласилась выйти за человека почти втрое старше.

Какие трезвые доводы могла я привести? Мямлить, что все в жизни бывает и это не его дело? Нет, он окончательно взбесится.

Питер все еще сжимал мой подбородок, и я не могла убежать.

— Граф не так уж стар, — неожиданно вырвалось у меня.

Питер выругался, разжал пальцы и снова стал мерить шагами библиотеку.

— Ты выходишь за него не ради положения в обществе и, уж конечно, не из-за денег! — неожиданно остановившись, воскликнул он. — Господи, ведь ты богата и к тому же внучка герцога! Можешь выбрать любого, самого знатного мужа, красавца, родившегося не в середине прошлого столетия, и, что тоже важно, энергичного, стройного, с широкими плечами и без отвисшего брюшка! — Он тяжело вздохнул. — Черт возьми, Энди, я знаю, каково тебе пришлось без деда. И рядом не было даже меня, чтобы помочь. Но я выполнял свой долг, и ты прекрасно это понимала. Будь я проклят! Все это дурацкие отговорки. Слушай, прости, что я предпочел остаться в Париже, вместо того чтобы вернуться в Лондон и поддержать тебя. Неужели ты выходишь замуж назло мне? Этого быть не может!

Ах уж эти мужчины! Искренне верят, что земля вращается вокруг них, что любые решения и действия совершаются благодаря им и они — центр вселенной!

Я почувствовала, как слезы жгут глаза. Дедушка всегда был центром моей вселенной, и я с радостью это принимала. Мне и в голову не приходило протестовать. Боже, как мне его не хватает!

Воспоминания иногда терзали меня, нахлынув бурным потоком. Совсем как сейчас. И от них не избавишься.

Я смахнула противные соленые капли. Дедушка ненавидел плачущих женщин. Не выносил слез. Наверное, потому, что бабушка очень редко плакала и в таких случаях он не знал, как ее утешить и чем угодить. Если они ссорились, она начинала рыдать, и дед, прошептав пару ругательств, безоговорочно выкидывал белый флаг.

— Прости, солнышко, — охнул Питер, опустившись на колени рядом с моим креслом. — Мне так жаль.

Он притянул меня к себе. Я положила голову ему на плечо. Глаза мгновенно высохли, но его близость, мерное биение сердца у самого уха, запах… все было таким знакомым, родным, что душа тут же оттаяла, наполнившись до краев любовью.