Его кузен, мистер Феликс Дюпре, стоявший снаружи привалившись к двери и, очевидно, целившийся ключом в замочную скважину, упал ему в объятия.
— А-а, это ты, Никки… — заплетающимся языком пробормотал Феликс. От кузена страшно разило виски, и этот дивный аромат моментально заполнил собой всю прихожую. — Какая жалость, что тебя не было на праздничном вечере. Ты пропустил чертовски славную вечеринку! А я еще хотел познакомить тебя со всеми. Видишь ли, мои друзья здорово удивились бы, узнай они, что мы с тобой приходимся друг другу… — Феликс хлопнул себя рукой по лбу. — Кем, кстати, мы приходимся друг другу?
— Наши матери были сестрами.
Феликс тупо уставился на него стеклянными от выпитого глазами.
— Значит, мы… Напомни мне, будь любезен!
— Мы с тобой двоюродные братья.
Ник привалился к стене и взглянул на Феликса. Откровенно говоря, он считал его больше чем братом. Ведь его мать вырастила Феликса как родного сына, когда ее сестра умерла.
Феликс был самым младшим и уж определенно самым оригинальным из троих отпрысков семейства Дюпре. Если его отец бесконечно гордился двумя своими старшими сыновьями — Фредериком и Филиппом, один из которых посвятил себя управлению поместьем вкупе с арендаторами, а второй занялся развитием торговых операций семейства (при этом оба как-то ухитрились выкроить время, чтобы жениться и обзавестись потомством), то Феликс продемонстрировал несвойственную им живость характера. Еще ребенком он, в отличие от Филиппа, безнадежно пугался в цифрах и не проявлял ни малейшей склонности к занятиям спортом и физическому труду, что делал Фредерик. Но если мать с умилением и восторгом смотрела на младшего сына, а на смертном одре заклинала его посвятить себя пению, танцам, поэзии и вообще всему драматическому, то отец относился к своему непутевому отпрыску с явным отвращением.
В сущности, если бы Феликс вовремя не удрал на почтовом дилижансе в Лондон, то его, по общему мнению членов семьи, неизбежно отправили бы в дальний глухой церковный приход в Инвернессе под крылышко к престарелому дяде, который сделал бы из него монаха.
— Прошу прощения, что не встретил тебя после спектакля, — сказал Ник, — но у меня… появилось более заманчивое предложение. Извини, кузен.
Несколько мгновений Феликс недоуменно таращился на Ника, потом вздохнул, подошел к покрытому пылью столу под большим зеркалом в прихожей и швырнул на него шляпу, перчатки и ключ.
— Более заманчивое предложение… Да, понимаю.
С усталым видом он извлек из кармана носовой платок, решительным шагом подошел к Нику и вытер ему рот, прежде чем тот успел запротестовать.
— У тебя осталась помада на губах, — пояснил он и сунул перепачканный лоскут батиста брату в руку.
Тот поднял взгляд на Феликса, и уголки его губ дрогнули в лукавой улыбке. Протянув руку, он, в свою очередь, с силой провел платком по губам актера.
— Как и у тебя.
Вопросительно приподняв бровь, он ухмыльнулся и с преувеличенным тщанием засунул платочек Феликсу в карман жилета.
— В самом деле? — Феликс поспешил к настенному зеркалу и, учитывая полумрак, подошел к нему почти вплотную, чтобы разглядеть предательские следы помады. — Это совсем не то, что ты думаешь, кузен. Подумаешь, сценический грим… Я небрежно стер его, только и всего.
Ник коротко рассмеялся.
— Неужели? Впрочем, не буду настаивать. Феликс отпрянул от зеркала и повернулся к нему.
— Не могу поверить, что друзья выпустили меня в таком виде на улицу! А ведь я еще и участвовал в вечеринке.
— Уверен, они попросту ничего не заметили. Да и замечать-то особенно нечего, если на то пошло.
Ник лениво оттолкнулся от стены и, зацепив плечом притолоку, направился в библиотеку — точнее, в комнату, которую можно было с полным правом считать таковой, если бы на запыленных полках стояли книги, а не валялись груды старых газет.
Феликс еще раз внимательно посмотрел на себя в зеркало, стер мазок помады возле уха, швырнул скомканный платок на стол и поспешил за двоюродным братом.
Ник вольготно устроился в старом кресле, откинул голову на высокую спинку и вздохнул.
— Знаешь, а ведь я был уверен, что Лондон мне не понравится.
Рука Феликса нерешительно замерла над открытым графином с бренди, но потом он все-таки ухватил за горлышко темную бутылку, стоявшую рядом, и налил себе шерри. Усевшись на подлокотник кресла напротив Ника, он осторожно пристроил бокал на колене, стараясь не запачкать свои ярко-желтые шелковые панталоны.
Читать дальше