Трейси Энн Уоррен - Случайная люовница

Несколько долгих мгновений спустя Итан задался вопросом, не переоценил ли он степень ее смелости, когда она протянула руку и взяла сигару из его пальцев. Держа сигару между кончиками пальцев — так, словно это было опасное оружие, она медленно поднесла ее к губам.

— Только легкая затяжка, — предупредил он, но его предостережение запоздало. «Джек» затянулся так крепко, что даже кончик сигары разгорелся красным.

На мгновение мир замер, зависнув без движения на своей оси, когда до каждого из них дошло значение ее поступка. Резким выдохом выпустив облако дыма через нос и рот, она зашлась в сильнейшем приступе кашля, давясь и хватая ртом воздух. Кожа ее внезапно приобрела зеленоватый оттенок.

«Боже милостивый, ее ведь не стошнит, нет?» — в отчаянии подумал он, внезапно забеспокоившись, что не следовало ему подначивать ее есть так много.

Но пока она кашляла и хрипела, отчаянно силясь вдохнуть, нормальный розовый цвет лица вернулся к ней.

Схватив за руку, Итан вложил ей в ладонь стакан.

— Выпей, — приказал он.

Все еще кашляя, она подчинилась, делая вначале маленькие, неуверенные глоточки воды, потом более длинные и глубокие.

— Еще, — взмолилась она голосом хриплым от напряжения.

Он налил ей еще воды, затем отошел и понаблюдал, как она залпом выпила всю воду.

— Уф, — выдохнула она, невольно скривившись.

Затем, словно только сейчас осознав, что все еще держит сигару, швырнула ее на стол, не заботясь о том, горит ли она.

Действуя быстро, он поймал сигару, пока она не скатилась на пол и не нанесла ущерб.

— Незачем так неуважительно обращаться с отличной сигарой, — пожурил он, потушив кончик о ближайшее блюдо.

— Эта… штука… совершенно отвратительна.

— Эта «штука» — импортная, кубинская, привезена с далеких островов. Я так понимаю, это твоя первая проба сигары? — проговорил он, нарочито растягивая слова, и улыбка приподняла уголки его губ.

— Первая и последняя, — заявила она красивым, очень женским контральто, очевидно, позабыв о маскировке в процессе своих страданий.

— Значит, у тебя не возникнет желания приобрести эту привычку?

— Совершенно определенно — нет. И не представляю, как вам или кому-то еще это может нравиться. — Она вновь скривила губы. — Фу, гадость!

— Дурное пристрастие, согласен, но, полагаю, именно поэтому женщины в большинстве своем не курят.

Она оцепенела, краска отхлынула от щек.

— Что? — пискнула она, прежде чем заставила себя понизить голос до прежнего баритона. — То есть… э… что?

Откинув назад голову, он рассмеялся:

— Можете уже прекратить этот спектакль. Хотя, должен признать, вы устроили отличное представление. Обманули, должно быть, всех. Кроме меня.

Ее яркие глаза округлились, как блюдца, когда она таращилась на него в явном оцепенении, и внутренняя битва, которую она вела, явственно отражалась у нее на лице. Потом плечи ее резко поникли, когда она отказалась от борьбы.

— И давно вы поняли?

— Приблизительно через десять минут после того, как вы вошли в общую комнату внизу.

Ее губы приоткрылись.

— И за все это время вы не сказали ни слова?

Он ухмыльнулся:

— Мне было интересно.

Она вновь нахмурилась:

— Значит, вы заставили меня пройти через все эти страдания совершенно напрасно?

— Да их, в сущности, и не было. Вы вкусно и сытно поели, затем насладились своей первой сигарой — чудесное времяпрепровождение, на мой взгляд.

— Для вас — тем, что забавлялись, глядя на меня, хотите сказать.

— Тем, что позволил вам еще немного поиграть в нашу игру. Мне интересно было посмотреть, как долго вы будете ее продолжать. А теперь… почему бы вам не рассказать мне, кто вы на самом деле и почему одеты в такую одежду?

Еще несколько долгих мгновений Лили ошеломленно смотрела на него, потом расправила плечи.

«Он знает, — про себя чертыхалась она. — Ад и все дьяволы, он знает! И что мне теперь делать?»

Надо выпутаться из этого затруднительного положения с наименьшими потерями, решила она, и надеяться, что все образуется. О том, чтобы сказать ему, кто она, не может быть и речи. Несмотря на великодушие, щедрость и бесспорный магнетизм его обаяния, она в действительности ничего о нем не знает. Довериться ему и надеяться, что может рассчитывать на его благородное молчание, не выбор. По крайней мере не тот, который она готова сделать. В конце концов, все ее будущее зависит от сохранения тайны. Все остальное может означать для нее погибель — или, хуже того, брак с тем негодяем, деловым партером отчима.