Энни Уэст - Самая непокорная жена

У Жизлан кружилась голова. Она хотела продолжить этот чудовищно непристойный контакт, и ее восхищала сила этого мужчины, который одной рукой легко приподнял ее, словно она была пушинкой. Но больше всего она была сосредоточена на этом сладостном поцелуе и не хотела, чтобы он закончился.

Но это все было неправильно. Строгое воспитание и понятие о чувстве долга заставили ее опомниться.

Жизлан положила руки ему на плечи и изо всех сил оттолкнула его:

– Я не хочу этого. Вы меня слышите? Я этого не хочу! – Ее голос был хриплым и отчаянным. – Отпустите меня!

И она принялась колотить кулачками по его плечам.

Наконец он медленно поднял голову. Его глаза были цвета вечернего неба.

Он моргнул. Потом еще раз. Его взгляд остановился на ее губах, дрожащих и припухших после этого восхитительного поцелуя. К ужасу Жизлан, этот взгляд был сродни ласке.

– Отпустите меня, – снова сказала она, на этот раз более ровным голосом.

Жизлан не понимала, как она могла смотреть ему в глаза после случившегося. Они оба знали, что, несмотря на ее злость, она со страстью ответила на его поцелуй.

Ее бросило в жар. Она сгорала от стыда из-за того, что так легко покорилась такому человеку.

Она пыталась убедить себя, что ответила на его ласки просто из-за своей неопытности. Если бы она знала, чего ожидать, она была бы готова. Она чувствовала, что он считает себя непревзойденным любовником и пользуется своим мастерством ради достижения своих целей.

– Ну-ну, это было интересно, – протянул он хриплым голосом.

– Вы можете теперь отпустить меня.

Его губы сложились в улыбку, которая вызвала негодование у Жизлан, потому что говорила о мужском самодовольстве. Он был доволен собой, потому что она не смогла устоять перед ним. Но, как это ни странно, его улыбка заставила ее сердце биться чаще.

– Вы уверены, что можете держаться на ногах?

Жизлан резко вскинула колено, метя в его самое слабое место, но он стремительно отпрянул. Он был привычен к дракам без правил.

Его руки опустились, освободив ее, и она, судорожно глотая воздух, оперлась о стол.

По крайней мере, ее попытка стерла с его лица самодовольную улыбку.

Жизлан постаралась взять себя в руки и выпрямилась. Она машинально поправила волосы, которые он растрепал. К счастью, она умела закалывать волосы, не думая об этом, как умела спускаться по лестнице в длинном платье, не боясь оступиться, или разговаривать сразу с несколькими послами на разных языках. Годы практики делали некоторые вещи несложными.

Сложным было осознание того, что ее собственное тело предало ее.

– Вы позабавились со мной, – сказала она ровным голосом, потому что немыслимо было дать ему понять, в каком отчаянии она была от своей слабости, – а теперь я хочу увидеться с капитаном стражи, с моими телохранителями, а потом с моей сестрой.

– После того, как мы завершим наши переговоры.

Жизлан покачала головой:

– Это может подождать.

Но Хусейн оставался непоколебим. Жизлан вздохнула:

– Вы не можете не понимать, что я должна повидаться с ними. Я в ответе за них. Теперь, когда мой отец мертв, я обязана заботиться о них. Вы сами чувствовали бы себя так же в отношении солдат, которыми командуете.

Он оценил ее проницательность. Жизлан понимала его лучше, чем он ожидал. Взывать к его чувству ответственности за своих людей было очень умно.

Он не рассчитывал, что хорошенькая принцесса, избалованная с рождения и выросшая в роскоши, будет понимать это всеобъемлющее чувство ответственности. Не говоря уже о том, чтобы разделять его.

Он внимательно посмотрел на нее. На этот раз он попытался увидеть нечто большее, чем прелестный припухший от поцелуев ротик, фантастическую фигуру, безупречную кожу и блестящие черные волосы.

И Хусейн увидел честный, открытый взгляд, прямые ровные плечи, как у солдата, стоящего в карауле, и выражение холодности на лице. Только пульс, бившийся у основания ее шеи, говорил о том, что она не так спокойна, как кажется. И он испытал удовлетворение оттого, что она так же реагирует на него, как и он на нее.

Восхищение ею странным образом смешивалось с раздражением и желанием. Он хотел снова впиться губами в ее губы, щедрые и соблазнительные. И крепко прижать ее тело к своей все еще болезненно затвердевшей плоти.

Он покачал головой, негодуя на себя. Это было не то время, чтобы потакать своим прихотям. На карту было поставлено будущее его провинции и его страны.