Сабрина Йорк: Влюбленный лэрд

– Вам нельзя отказываться от настойки, – проворчал Дугал.

В ответ Лахлан буркнул что-то нечленораздельное. Ему не хотелось ни спорить, ни соглашаться: в конце концов, кто из них здесь хозяин? Почему он, будучи герцогом, не может поступать так, как ему хочется?

– Надо пригласить другого врача, – упорно гнул свое Дугал.

Подобная настойчивость действовала на нервы. Лахлан предостерегающе поднял руку и твердо произнес:

– Довольно.

Дугал сразу расстроился. Лахлан улыбнулся, желая улыбкой смягчить невольную резкость своего отказа.

– Ко мне пришел гость. Мне надо переодеться. Позови, пожалуйста, Талли.

В Лондоне все было намного проще. Для того чтобы вызвать лакея, достаточно было позвонить в колокольчик, дернув за шнур. Но здесь казалось – в этом Лахлану пришлось не раз убедиться на собственном опыте, – что звон колокольчика наполняет собой весь замок, поднимая ненужную тревогу.

Вместо того чтобы позвать Талли, Дугал, негромко ворча что-то себе под нос, подошел к шкафу с вещами и принялся там копаться.

Лахлан удивленно вскинул брови:

– Где Талли?

Дугал, словно не расслышав вопроса, пару раз кашлянул.

– Сегодня я помогу вам одеваться.

– Где Талли?

– Он, гм-гм, уехал, – глухо проворчал Дугал, чуть отвернувшись в сторону. Но в этом не было никакой необходимости – даже не видя его лица, Лахлан знал, как горько верному Дугалу и как ему жаль своего господина. Впрочем, бегство прислуги стало обыденным явлением.

– Уехал?!

Слуги, которые приехали с ним в замок, сбегали один за другим, пока не удрали обратно в Лондон все до единого. Как бы Лахлан ни притворялся, что его это не волнует, но каждый такой уход причинял ему боль. Бегство Талли расстроило его сильнее всего. Лахлану даже не приходило в голову, что Талли, бывший солдат, который, как ему казалось, был скроен из более крепкого материала, тоже сбежит, поддавшись страху.

Лахлана не тяготила уединенная жизнь в замке, но жить без прислуги было и неудобно, и непривычно, и, что уж греха таить, совсем безрадостно.

– Да, уехал, как и все остальные. Он не захотел больше оставаться в замке, он божился, что… – Дугал запнулся на полуслове и смущенно замолк. Но Лахлану все было ясно без слов. Об этом шептались все и выводы делали одинаковые.

В замке жили привидения. Что было сущей правдой. Да, привидения, без всякого преувеличения.

Если бы было возможно, он бы снес замок до основания и на его месте построил новый. В соответствии с современными вкусами. В новом замке нечему было бы скрипеть, издавать странный треск или тем более стоны или завывания. Увы, это было невозможно. Призрак отца он видел совершенно ясно. Прежде чем он умрет, он должен полностью восстановить замок, а вместе с ним и честь рода Синклеров. Оставить будущим поколениям память о прошлом – старинный величественный замок, где на протяжении веков жили правители этой земли. Нечто грандиозное…

Но почему-то ничего у него не получалось. Любое его начинание, за что бы он ни брался, гибло в зародыше. Строительные леса обваливались, рабочие разбегались, толком даже не приступив к работе. Иногда казалось, что все его усилия разбиваются о незримую божественную волю.

Когда дела шли наперекосяк и бессильно опускались руки, двое его верных слуг – Дугал и Маккинни – утешали и подбадривали его, как только могли. Трудно было даже представить, каково бы Лахлану пришлось, если бы рядом с ним не было этих двоих. Не будь их рядом, он оказался бы – без всякого преувеличения – в полном одиночестве.

Увидев, какую именно одежду Дугал достал из гардероба, Лахлан поморщился. То, что было в самый раз для Лондона, не очень подходило для Шотландии. Узкие панталоны, фрак, галстук – привычный светский наряд и, мягко говоря, не очень удобный.

Удивительное дело, здесь, у себя дома, в Шотландии, внутри его все восставало против такого наряда.

Светские условности, неписаные, но обязательные к исполнению, все то, что включало в себя понятия «этикет» и «куртуазность», угнетало, раздражало, а порой даже бесило Лахлана. Но титул герцога обязывал, поэтому приходилось вести себя и одеваться так, как того требовали правила этикета. Он даже садился за стол не там, где ему хотелось, а там, где полагалось.

Жизнь, полная ограничений и условностей, действовала на нервы. Тем более здесь и сейчас.

Но, честно говоря, разве он надеялся, разве предполагал, что по возвращении домой его жизнь чудесным образом переменится, что у себя дома, вдали от Лондона и высшего света, он будет жить так, как ему хочется?