Виктория Холт - Дочь регента

— Я говорю про Уильяма Остина, Ваше Высочество.

— И какое он имеет к этому отношение?

— Самое прямое.

Шарлотта была озадачена.

Миссис Адней приблизила к ней свое лицо, и все ее изящные манеры вмиг куда-то улетучились.

— Люди говорят, что принцесса Уэльская вовсе не усыновила этого мальчика. Говорят, он ее собственный.

— То есть сын моего отца? Какая чушь! Если бы он был... Грандиозность такого предположения совершенно потрясла девочку.

А миссис Адней продолжала:

— Что вы, он вовсе не сын принца Уэльского! Вокруг много других джентльменов, готовых стать... друзьями Ее Высочества.

Шарлотта не совсем поняла, на что она намекает, однако ей было ясно одно: на ее мать возводят чудовищный поклеп. Как смеет эта... эта... тварь смотреть на нее с таким лукавым, многозначительным и... да-да! довольным видом!

И Шарлотта в который раз проявила свой неукротимый нрав, приводивший в такое отчаяние доктора Нотта и леди Клиффорд.

Резко взмахнув правой рукой, она влепила миссис Адней хлесткую пощечину.

А потом, придя в ужас от содеянного и услышанного, выбежала из комнаты.

Миссис Адней не снесла такого обращения и немедленно пожаловалась леди Клиффорд.

— Но почему, миссис Адней? — вскричала Ее Светлость. — Что случилось, скажите на милость?

Глаза миссис Адней разъяренно сверкали, а на щеке алела полоса.

— С Ее Королевским Высочеством случился припадок бешенства, и она меня ударила.

Леди Клиффорд закрыла руками глаза.

— О нет, нет! Как это могло произойти?

— Принцесса явилась в мою спальню в дурном расположении духа. Она накинулась на меня с расспросами, а когда мои ответы ее не удовлетворили, ударила меня по лицу, словно вульгарная торговка рыбой.

— Боже, где она научилась таким манерам?

— Как где? В Монтэгю-хаусе!

— Я очень боюсь, что она станет с возрастом похожа на мать. О Господи, как было бы чудесно, если б она больше походила на принца!

— Уверяю вас, она пойдет дальше своей матери. — Ярость миссис Адней немного поутихла, уступая место торжеству при виде столь ужасной перспективы. — Если б ее мать себя так вела, то в Карлтон-хаусе и Виндзорском дворце были бы постоянные драки.

— Ах, миссис Адней, об этом и подумать страшно!

— Я полагаю, до принцессы дошли какие-то слухи о происходящем.

— Вы думаете?

— Сейчас все только и говорят, что о дознании. И сходятся на мысли, что Уильям Остин — незаконнорожденный сын принцессы то ли от сэра Сидни Смита, то ли от капитана Мэнли, то ли от художника Лоуренса. Нельзя сказать, что малыш испытывает нехватку отцов, хотя личность реального отца не установлена.

— Миссис Адней, умоляю вас... Однако мне следует рассказать о выходке принцессы епископу. Нельзя допускать, чтобы она так третировала тех, кто ей прислуживает.

— Я искренне надеюсь, что принцесса толком ничего не знает, — с состраданием произнесла миссис Адней. — Ибо она может окружить эту историю Бог весть какими романтическими домыслами. Ей не следует рассказывать всю правду. Как вы думаете, может быть, лучше вообще не напоминать принцессе о матери и о той жизни, которую она ведет в Монтэгю-хаусе?

— Пожалуй, да, — вздохнула леди Клиффорд.

«По крайней мере, — подумала миссис Адней, — эта тема не будет затрагиваться, а Шарлотта, когда ее будут ругать за то, что она ударила фрейлину, не признается, в чем было дело, ведь это порочит ее мать».

Миссис Адней была уверена, что ей удастся дать внятное объяснение случившемуся и нисколько себе при этом не навредить.

Она пошла к миссис Кэмпбелл и заявила, что принцесса становится неуправляемой. В ней проявляются задатки матери.

Доктор Фишер, епископ Селисберийский, расхаживал взад и вперед по комнате в ожидании ученицы.

Когда она пришла, он сразу же обратил внимание на ее вызывающий вид. Поэтому принцесса догадалась, что до него уже дошли слухи о ее проступке.

Самодовольный, напыщенный, уверенный в своей правоте, епископ предложил Шарлотте помолиться с ним вместе о том, чтобы Бог даровал им смирение.

— Смирение? — воскликнула Шарлотта. — Разве это достоинство, когда речь идет о принцессе?

— Любой человек должен считать смирение хорошей чертой, Ваше Высочество. И особенно принцессы.

— А епископы?

— Любой человек, — повторил епископ. — Мы же, люди, облеченные властью — или готовящиеся получить власть, — тем более не должны забывать про смирение. Гордыня — величайший грех. Один из семи смертных грехов.