Кэтрин Коултер: Невеста-чужестранка

Отец подивился такой решимости. Похоже, она никогда не сдается.

Маленькая ручка отчаянно тянула его за рукав. Изящная, тонкая, с длинными пальчиками. Рука Синджен, не Мелинды Беатрис.

— Я три года не видела тетю Синджен и дядю Колина, с тех самых пор, как они приезжали в Лондон и мы у них гостили. Хочу еще раз встретиться с Филиппом и Далин. Джослин и Флетчер меня не слишком интересуют — они совсем еще малютки.

Тайсон тяжело вздохнул, призывая на помощь все свое терпение, и, шагнув к выходу, твердо объявил:

— Миссис Придди поможет сложить вещи тебе и мальчикам. Завтра на рассвете я уезжаю. Советую, Мегги, послушаться меня.

За спиной послышалось недовольное ворчание, но слов он не разобрал. Мегги всего десять лет, а кажется, что целых тридцать. Да нет, по взглядам она куда старше. Ему тридцать один, а для нее, похоже, столь зрелый возраст остался позади. И его братец Дуглас прав. Мегги — точная копия Синджен, одновременно беззаботная и впечатлительная, всегда улыбающаяся, вечно командующая братьями, стремящаяся помочь всем и каждому. И упрямая.., самая упрямая, что никакие доводы, никакие мольбы не в силах ее убедить. Кроме того, она может быть требовательной и безрассудной, и если так будет продолжаться, ему, вероятно, придется наказать ее, а этого Тайсон вовсе не хотел. Однажды он все-таки отшлепал Мегги и вряд ли забудет эту сцену. Миссис Придди пришла к нему с жалобой. По ее словам, за такие выходки девчонку следовало бы на целый год посадить на хлеб и воду. Тайсон поначалу боялся спросить, в чем дело, но миссис Придди все объяснила сама:

— Верите ли, преподобный Шербрук, она привязала веревку церковного колокола к ошейнику козы Молли, а потом разложила вокруг проклятой козы старые башмаки и налила в каждый овсянки. Поганая животина, конечно, принялась за еду, а колокол звенел, пока овсянка не кончилась. Как ни странно, он даже вызванивал какую-то мелодию, так что пономаря Питерса едва удар не хватил. — На этом месте миссис Придди понизила голос:

— Я слышала своими ушами, преподобный, как он сыпал такими грязными ругательствами, что страшно становилось. Вы должны поговорить с ним. Пономарю не подобает так выражаться.

Но по мнению Тайсона, ярость пономаря достигла таких высот, когда проклятия вырываются изо рта бессознательно и без всяких дурных намерений. Именно поэтому Тайсон обратил гнев на дочь, но та и слезинки не проронила. Ему же угрызения совести еще долго не давали покоя. Несколько недель перед его мысленным взором стояли голубые глаза, наполненные слезами. Он уже готов был на коленях молить ее о прощении, но, к счастью, выбрался из комнаты до того, как совершил эту непростительную глупость. Ну, об этом лучше не вспоминать… Пора собираться.

Тайсон поднялся к себе и стал аккуратно складывать вещи в саквояж. Его камердинер Трокмортон умер прошлой зимой от старости. Умирал он с улыбкой на бескровных губах, потому что молодая и хорошенькая служанка Мэриголд гладила его морщинистую руку. Тайсон пока не нанял себе нового лакея. В конце концов, он священник, а священнику вряд ли прилично иметь камердинера. Миссис Придди вполне сносно ухаживает за его одеждой. Тайсон был богатым священником, хотя обычно не обращал внимания на это обстоятельство. Всеми его делами управлял Дуглас, знавший, что брату пет дела до подобных вещей. А теперь Тайсон в дополнение к богатству обрел еще и титул. Он барон Бартуик. Ну, как тут не подивиться промыслу Господню. Он поужинал один в маленькой утренней столовой, поговорил с пономарем, тем самым, что время от времени богохульствовал, и провел больше времени, чем ожидал, с младшим викарием, Сэмюелом Притчертом, человеком, наделенным длинным тонким носом и мрачным характером. Сэмюел мог разговорить даже немого. Поразительно, как люди выкладывали всю подноготную после трехминутной беседы. Он, несомненно, был на своем месте, его проповеди, вернее, различные вариации на тему наказания за грехи, имели большой успех, так что паства не собьется с пути истинного в отсутствие главного пастыря. Закрыв саквояж, Тайсон зашагал. К спальне сыновей. Из-под двери пробивался свет. Легонько стукнув, он нажал ручку. Восьмилетний Макс, по обыкновению, читал: длинные ноги вытянуты, руки едва удерживают огромный фолиант, за левым плечом горит свеча. С гордостью, взирая на сына, Тайсон подумал, что в его возрасте был куда легкомысленнее. Макс говорил, читал и даже ругался на латинском, когда злился на младшего брата, что случалось довольно часто, особенно когда он думал, что отец не слышит. Тайсон не понимал и половины, что, возможно, было к лучшему.