Кэтрин Коултер: Невеста-обманщица

Сначала “это” увидело человек пятьдесят мужчин и женщин; через несколько минут их количество выросло до нескольких сотен, и все молчали и смотрели. Потом раздалось хихиканье, затем взрыв смеха. Народ все прибывал и прибывал. Смех становился все громче. Постоянная ругань генерала и его угрозы всем и каждому всегда вызывали неприязнь у людей, и теперь они с полным правом воздавали ему по заслугам.

Вдруг кто-то из мужчин выкрикнул:

— Господи, да ведь это же свинья, из большой жирной генеральской породы свиней! Все закричали наперебой:

— Какое огромное пузо он себе наел, отнимая наш урожай! Вор и свинья, эгоистичная свинья!

— Свинья! Свинья! Посмотрите на свинью!

Джордж взглянул на Дугласа, потом на Тони. Теперь им уже можно было не прятаться и говорить свободно. Шум толпы заглушал все. Они стали смеяться и хлопать друг друга по плечам. Жанин Дода от избытка радостных чувств обняла Тони.

Генерал Белесьен стоял на высоком деревянном ящике, привязанный к столбу; руки были заломлены так сильно, что огромный живот выдавался вперед еще сильнее. Он был совершенно голый; к голове у него были привязаны свиные уши, которые Джордж стащил у местного мясника; на нос ему Привязали свиное рыльце. Тело его было таким же розовым и жирным, как у свиньи, и потому не нуждалось в дополнительных уточнениях.

Его подчиненные сделали попытку освободить его, но толпа отбросила их назад. Она еще не насладилась зрелищем.

Наконец Дуглас дал знак уходить. Жанин несколько удивленно сказала Джорджу:

— Ты смеешься? Не могу в это поверить. Ты же никогда не смеешься. Он сразу посерьезнел:

— Я не собирался смеяться. Я знаю, что не должен этого делать.

— Каждый человек должен смеяться, — не согласился с этим Тони. — Смех делает сильным, он помогает переносить любые невзгоды, позволяет легче и проще смотреть на жизнь.

Дуглас не сказал ничего. Ему хотелось поскорей увидеть жену. Александра так рвалась пойти вместе с ними, но он ей не разрешил. Она еще слишком слаба. Он твердо стоял на атом, как она его ни уговаривала. Сейчас же он пожалел, что не взял ее с собой; можно было принести ее на руках, зато как бы она порадовалась.

Теперь, думал он, им нужно суметь выбраться из Франции целыми и невредимыми.

Через три дня Дуглас с Александрой на руках и с Тони за спиной въехал в Нортклифф-холл.

Здесь была такая же суматоха, как во Франции в день исчезновения генерала Белесьена, только она была радостной и веселой. Дуглас поднял глаза и увидел Мелисанду, быстро спускающуюся с парадного крыльца. Она была так красива, как не может быть красива женщина из плоти и крови; красива так, что при взгляде на нее перехватывало дыхание; но он с удивлением обнаружил, что всего лишь приветливо улыбается ей. Она искала глазами Тони и, увидев его, подхватила свои юбки и помчалась к нему со всех ног. Она упала к нему на руки с криком:

— Господи, ты жив! Как я волновалась за тебя, как..

Больше она ничего не сказала, так как Тони закрыл ей рот звучным поцелуем.

Дуглас снисходительно улыбался.

Он посмотрел на жену и увидел слезы в ее глазах. Его тут же охватила паника.

— Ты больна? Тебе плохо? Где болит? Она покачала головой и вытерла глаза тыльной стороной руки. у пятидесяти слуг, у Синджен и моей матери. У нас всего две минуты. Скажи мне, в чем дело.

— Ах, просто она так красива.

— Кто? А-а, Мелисанда. Ну да. Ну и что? Она одеревенела в его руках. Он разулыбался.

— Ну, ты опять ревнуешь.

— Нет, черт тебя возьми!

— Да, да, ревнуешь, глупышка. А скажи-ка мне, Алике, Мелисанда говорит по-французски?

— Нет, ей очень плохо даются языки, и акцент у нее еще ужасней моего. Зато она хорошо рисует.

— Она не стала бы учить французский, чтобы спасти меня.

— Это абсолютно ничего не значит. Дуглас продолжал с ласковой усмешкой:

— Интересно, как бы это звучало по-французски. Послушай, Алике…

— Ты назвал меня Алике?

— Ну да, конечно. Если ты предпочитаешь “возлюбленная”, ты, несомненно, услышишь и это. И упрямая, и ненаглядная, и желанная, и замечательная. Теперь же послушай меня. Я думаю, что твоя сестра красива. В атом нет ничего нового. Но она — не ты. Нет, это неважно сейчас. Что важно, для Тони, так это то, что она становится лучше под его непосредственным влиянием. Тони сказал мне вчера, что он надеется, что когда-нибудь ее характер станет таким же прекрасным, как она сама.

— Правда, Дуглас?

— Что именно?

— — Ненаглядная?