Элизабет Роллз: Служанка в высшем свете

Оставалось только ждать, пока они уйдут, чтобы она смогла попрощаться.

И вот, наконец, все удалились, и Верити, прислушиваясь к последним затихающим шлепкам копыт по лужам, выползла из кустов, разминая закоченевшие мышцы.

Отчаянно зарыдав, она упала на колени в грязь.

— Ах, папа, прости меня! Я не понимала… Папа… Прости… Я не хотела этого… Я люблю тебя…

Все еще плача, она полезла в сумку и достала свои подношения. Пусть малые и жалкие, но это все, что она могла сделать. Если бы она поставила крест, хотя бы самый скромный, его бы снесли. Даже букет цветов уберут, если кто-нибудь его увидит.

Стараясь быть незаметной, она принялась копаться в мокрой холодной земле, подготавливая ее для своего тайного венка. Он простит ей… он должен. Он любил ее когда-то.

— Что, черт возьми, ты собираешься там найти, собака? Жалкие безделушки? Я слышал, как ты шел за нами всю дорогу. И вернулся, чтобы вышвырнуть тебя.

Резкий голос ударил Верити, точно кинжалом, и она закричала, пораженная ужасом, когда ее грубо схватили за плечо и рванули так, что она беспомощно упала на грязную могилу. Незнакомец откинул ее капюшон.

— Господи Боже! Ты девочка, дитя! Какого черта ты здесь делаешь? Кто ты?

— Я… я Верити. Верити Скотт. Он… он… — Рыдания вновь перехватили ей горло.

— Верити? Тогда… вы его дочь. — Суровость исчезла, сменившись ужасом и состраданием. — О чем вы думали? Вам ни в коем случае нельзя было сюда приходить! Сколько вам лет, ради бога? — Дрожащей рукой он отвел с ее лба мокрые спутанные пряди волос, проявив неуклюжую нежность.

— П-пятнадцать…

Пятнадцать? О, дьявол! Я должен вернуть вас и деревню, пока никто не хватился. Пойдемте. Я посажу нас на своего коня.

Он поднял ее без усилий, вырвав из оцепенений. Верити принялась отчаянно отбиваться и, наконец, неловко свалилась прямо ему под ноги.

— Нет! Еще нет! Я… я принесла семена колокольчиков, — прошептала она, слепо глядя вверх, в затененное лицо. — Они уберут крест или… или что-нибудь еще. А луковицы не зацветут до весны. Может быть, никто не догадается. Тогда, если… если я смогу однажды вернуться, у меня получится найти его…

Луна выплыла, и она увидела мешочек на краю могилы рядом с ее сумкой. Вздрагивая, она вновь опустилась на колени и осознала, что ее спутник стоит на коленях рядом с ней.

Он протянул руки:

— Я помогу вам.

Слезы обильно полились по щекам, когда Верити высыпала семена в его сложенные чашей ладони и попыталась поблагодарить его. Слова не пришли на ум, и они посадили цветы в молчании.

Наконец все было закончено, и спутник Верити бережно поднял ее:

— Теперь пойдем. Они укроют его могилу, и он будет покоиться в мире.

Ее рука вцепилась в его руку.

— Подождите, — попросила она.

Издав глубокий вздох, она начала детским высоким голоском:

— Возвел я очи мои ввысь, откуда придет помощь моя…

Сильный голос продолжил за нее, твердо выговаривая слова:

— Господь сохранит тебя от всякого зла, хранит душу твою Господь.

Собрав все свои силы, Верити вновь обрела голос, и они довершили вместе:

— Господь будет охранять вход твой и исход твой отныне и до века.

Все было кончено. Она сделала то, что намеревалась сделать, все, что она могла сделать, чтобы загладить свою вину и предательство. Ей больше не за что было цепляться.

Сильные руки удержали ее, когда она споткнулась, а затем подняли и прижали, точно ребенка, к широкой груди. Словно не чувствуя своего бремени, ее защитник вышел на тропу и издал пронзительный свист. Ржание и топот копыт были ему ответом. Лошадь возникла перед ними.

И вот ее поднимают на спину лошади и придерживают там, пока спаситель взбирается вслед за ней, усаживается позади и прижимает ее спиной к себе.

— Скажите мне ваше имя, — прошептала она. Объятие стало крепче, лошадь перешла на медленную рысь.

— Макс.

— Вы знали его, ведь так? Откуда? — Она должна была узнать. Ей невыносимо было ничего не ведать о человеке, который утешал ее в горе, в лопнувшем мире.

— Он был моим командиром. Он был выше, меня во всех смыслах. Доблестный офицер и джентльмен. Запомните его таким, Верити. И я буду помнить его как благословеннейшего среди всех людей. Ты не веришь мне, маленькая?

Она покачала головой.

Улыбка стала теплее, и он наклонился, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на ее лбу.

— Он умер, благословленный ребенком, таким же благородным и верным, как он сам. Ни один человек не может просить больше. Он бы гордился нами, Верити. Точно так же, как вы должны гордиться им.